— На кухню. Я есть захотела, — вскинув голову, решительно заявляет.
— В пять утра?
— Ну да, я, знаешь ли, ранняя пташка.
— А куртка зачем? — спрашиваю и ловлю её секундное замешательство.
— Ну, так я ж болею. Морозило меня. Вот и надела.
— А перцовым баллончиком ты, значит, согреться хотела! Надо сказать, весьма необычный способ, зато очень эффективный. Теперь ты прям вся горишь.
— Ну, может, хватит уже! — гневно выкрикивает и резко садится на кровати, рукой удерживая мокрое полотенце.
— Может, и хватит. Особенно, если ты извлечёшь из этой ситуации урок.
— О-о, можешь не сомневаться, на всю жизнь запомню, — едко усмехается Полина, бросая на меня злющий взгляд сине-серых глаз, словно это я виноват во всех её бедах.
— А что именно, позволь узнать?
— Что не сто́ит садиться в машину к хрен знает кому!
— Вообще, это тоже полезный урок, — усмехаюсь, устало выдыхаю и подхожу ближе к девушке. Она подбирается и чуть отползает к изголовью. Смотрит с недоверием, негодованием и затаённым страхом. — Полин, давай уже оставим бесполезные трепыхания. Этим ты вредишь только себе. Ну, и окружающим.
— Ты о чём?
Девушка хмурит лоб и не сводит с меня настороженного взгляда.
Похоже, понадобится больше времени, чтобы она почувствовала себя в безопасности. Только непонятно, почему в один момент всё резко изменилось. Сначала ведь было более-менее нормально. Она не то, что доверяла мне, но точно не боялась. А сейчас нет-нет, но я вижу страх в её глазах. Похоже, это как-то связано со смертью матери. Именно после этой новости с ней что-то произошло. Что она там себе напридумывала?
— Тебе не убежать от меня. Тебе не только не нужно, но и нельзя этого делать. Пойми, всё очень серьёзно. В этом доме ты вне опасности. Пожалуйста, услышь меня.
— Сказал волк овечке.
— Овечке? Ну, Полин, какая ж ты овечка? — не спеша, прохожусь по её миленькому, свежему, такому чистому и немного припухшему от слёз личику и невольно зависаю на широко распахнутых покрасневших сине-серых глазищах. А потом проговариваю медленно и степенно, но, скорее, даже не ей, а самому себе: — Ты маленькая, хорошенькая и глупенькая ярочка.
Она замирает на месте и, не мигая, удерживает мой взгляд. А потом сипло и тихо на выдохе произносит:
— Зачем я тебе?
Силком отрываю взгляд от её лица и произношу уже твёрдо и бодро:
— Тебе нужна помощь. Ну что, примешь волчью лапу дружбы? — приближаюсь к ней и протягиваю руку.
Она с сомнением смотрит поочерёдно то на меня, то на протянутую руку.
— До голодного года?
— Нет, Полина. До тех пор, пока ты нуждаешься во мне. Подумай сама, если бы я хотел что-то сделать тебе, то сделал бы уже давно.
— То есть ты меня отпустишь, как только я перестану нуждаться в твоей помощи?
Киваю и внимательно слежу за каждой так хорошо виднеющейся эмоцией на её лице.
Девушка резко садится, хватает меня за руку и пожимает ледяными пальцами.
— Прекрасно, — воодушевлённо произносит и соскакивает с постели, придерживая полотенце и отпуская мою руку. — За помощь твою бью челом. Но более в ней не нуждаюсь. Вызовешь мне такси? — вопросительно смотрит девушка, храбрясь изо всех сил. И даже я вижу, что и сама она не особо верит в успех своей затеи. А мне не хочется её расстраивать, но…
— Нет, Полина, не вызову. Я сам решу, когда я перестану быть тебе нужным. А сейчас, — подхожу к кровати и откидываю одеяло, — бегом неси в кровать свою хитрую жопку. Время — начало седьмого утра. Ещё поспать успеешь.
Она гневно зыркает в мою сторону, упрямо поджав губки, но в кровать возвращается.
— Вот и умница. Отдыхай. Через несколько часов придёт врач.
Полина упрямо молчит, и я чувствую, как она сверлит в моём затылке дыру.
Выхожу из комнаты и направлюсь на кухню. Слышу, как Артур снова задорно чихает.
— Будь здоров! — подхожу к кофемашине.
— Ты что, постебаться пришёл? Если так, то лучше сгинь, иначе огребёшь вместо своей девчонки! Апчхи! — рычит Артур.