Я толком его не вижу, как раз за его головой сияет солнце, но голос показался мне ужасно знакомым.
Мне всё же удаётся разглядеть одежды чиновника, и тут же я вспомнил, где видел и слышал его. Да это же тот лучевийский вельможа, которого я пришил в пещере с гарпиями! Как же его там? Советник второго круга Джау Лонг, вроде…
— … к мгновенная смерть! — прозвучали последние слова глашатая.
Повисла тишина, и я слушаю биение своего сердца, будто выпрыгивающего из груди. Никогда я ещё не был так напуган, как в этот день… А ведь как хорошо всё начиналось!
Вся южная торговля между Троецарией и Лучевией шла по морю, и по этому тракту ездили только редкие и начинающие купцы, желающие сэкономить на аренде корабля.
На погостах у меня были свои люди, которые быстро могли передать весточку Одувану, нашему воздушному чародею-послушнику. Толку от него, кроме получения этих посланий, не было никакого, но эта схема прекрасно работала. Мы всегда успевали спрятаться… до этого дня.
Послышались всхлипы, кто-то и вправду заплакал, упал на колени и стал молить о пощаде. Видимо, я крепко задумался, слушая мысли Деметриуса, потому как пропустил, что это уже я… кхм… то есть, уже Деметриус ползёт по траве к копытам лошади, утирая сопли и завывая от страха.
— Не хочу умирать… Простите! Накажите, только не убивайте! — я с отвращением смотрю, как моё тело, из глаз которого приходится наблюдать эту сцену, подползает к копытам, а потом пытается дотянуться до сапога, чтобы поцеловать.
Я уже собирался выйти из этого видения… Ну разве такая тряпка может предоставить мне какую-то ценную информацию? Да и советника этого я уже пришил.
Но в последний момент пришлось всё же напомнить самому себе, что не только в советнике дело. Был там в пещере ещё кое-кто, кому я задолжал, да и глаза Деметриуса уже разглядели его…
Вот ты, мой хорошенький!
Сапог, как и ожидалось, не возжелал быть целованным, поэтому прилетел в лоб мне… кхм… то есть, Деметриусу. И, пока я летел на землю, сквозь мириады искр разглядывал того, кто меня так взволновал.
Тот самый послушник, владеющий магией пыли. Его пальцы ещё целы, не отгрызены тенепёрыми гарпиями, и я понимаю, что вся сцена происходит ещё до посещения солебрежской магической зоны.
Лошадь послушника, одетого в песочную мантию и прикрытого лёгкой кольчугой, стоит чуть позади советника. Молодой всадник с лёгкой скукой наблюдает за сценой, и даже моё падение не вызывает у него интереса, хотя конный отряд взрывается хохотом.
— Ты говорить, не хотеть умирать? А чем же ты думать, жалкий смерд, когда вставать на этот путь⁈
Лёжа на земле и не спуская глаз с советника, я уже догадывался, что дальше будет.
Сначала я, утирая сопли и слёзы, жаловался на несчастную жизнь и своб глупость, которая сюда привела. А затем советник прочитал гневную отповедь о том, сколько терпения нужно великому Тянь Куо, чтобы простить такой сброд, и как велико его милосердие… И как тяжело сдерживать клинки верных солдат, жаждущих отмщения за жизни порубленных нами простых торговцев…
— Впрочем, вы все мочь отплатить долг королю, — лицо советника исказила улыбка, — Отрепье! Вы молить троецарских богов, чтоб они спасти ваши жизни!
Затем вельможа спрыгнул с лошади и, толкнув сапогом меня в бок, кивнул в сторону:
— Идти туда! — и показал мне следовать за тем самым послушником, который тоже спрыгнул с лошади.
Деметриус не то, чтобы шёл, а скорее полз за ним по траве. Но вот мы отошли на достаточное расстояние, и послушник, повернувшись ко мне, спросил на чистом лучевийском:
— Значит, хочешь жить?
Я не стал удивляться, почему понимаю язык. Деметриус понимал, и видение доносило до меня смысл любой фразы.
Зато я наконец хорошо разглядел этого хитреца, который смог так ловко провести меня в пещере с гарпиями и слинять с помощью особого артефакта телепортации.
Очень юный, черноволосый, в лучевийским разрезом глаз, для меня он не сильно отличался от остальных в конном отряде. Единственное, у него была седая прядь, полоской идущая ровно по серединке макушки. Он в неё вплёл золотую нить, но больше никак не выделял, собрав все волосы в конский хвост.
На груди у него краешком выглядывал уже знакомый мне защитный амулет, который я так и не сохранил. На поясе же у послушника висело то самое квадратное кадило.
— Я очень хочу жить, великий господин… — разомкнулись мои губы.