— Дай-ка вспомню. Работорговцам ведь тебя притащили свои же броссы? — спросил Виол.
— По вашим же с Креоной словам, — я пожал плечами, — Так что навряд ли они снова будут рады видеть соплеменника-вероотступника.
— Тогда нам и в Калёный Щит соваться не стоит.
— Посмотрим, — я отмахнулся, — Сдаётся мне, бросское племя, живущее в Калёном Щите, всё же попроще, чем живущие глубоко в горах.
— Громада, ты сказал и «в-четвёртых»…
— До места, где находится Храм Хморока, трудно добраться. Если идти поверху, тебя скорее убьют даже не броссы или какое-нибудь зверьё, а сами горы. Шею сломаешь, короче.
Мы замолчали, слушая, как в темноте пещеры потихоньку нарастает шелест множества лапок. Приближалась ещё одна орава тварей, и для нас это была уже шестая волна.
Длинные, в обхват как бревно, ядовитые сколопендры и панцирные жуки-могильщики, на которых Виол бы мог улечься в полный рост. Сколопендры, несмотря на ядовитость, уничтожались довольно легко, а вот с жуками приходилось возиться и крошить их помельче — эти твари, если калечились, начинали поедать останки своих же собратьев и исцеляться.
Уж не знаю, как сдружились эти два вида, но к их гнёздам мы и пытались пробиться уже целый час.
Старый хозяин шахты дал нам карту, но она понадобилась лишь на десять минут, когда мы дошли до единственного угольного забоя. Твари давно уже нарыли здесь свою систему пещер, и теперь мы двигались по ней, планомерно вырубая и вытаптывая кишащую массу.
Не знаю, на что рассчитывал хозяин, когда запечатывал шахту. Рано или поздно твари бы выбрались наружу, и первой их добычей наверняка стал бы старик, а потом и вся деревня.
— Почему их так много? — спросил я.
— Ну, это же насекомые… Их разве может быть мало?
Я покачал головой:
— Природа, даже магическая, всегда подвластна логике. И если тварей становится больше, значит, у них должна быть еда.
— Может, они жрут друг друга?
— За ними такого не заметил… Чувствую, что-то тут не так.
— Громада, ты всегда это чувствуешь. И сдаётся мне, что-то не так становится именно там, куда мы приходим.
Оперевшись на Губитель, я поднялся.
— Хватит ныть, бард. За дело.
Виол даже вставать не стал, а просто поудобнее устроился, перехватив лютню и положив пальцы на струны.
— Я лучше лёжа повоюю. Видит Маюн, тяжкая наша доля бардовская, ноги уже не держат.
Визг и стрёкот тварей заполнил всю пещеру, и через несколько мгновений их тела заблестели в темноте впереди. Тут же воздух пронзила тягучая и тревожная нота, повисшая в тишине — твари буквально застыли, вслушиваясь в незнакомый и чарующий звук, извлечённый Виолом из лютни.
Я оттянул Губитель, замахиваясь, затем резанул воздух, чуть пригнувшись. «Клинок ветра», рассекая массу членистоногих, понёсся по пещере, старательно огибая щербатые каменные поверхности.
Этому я научился здесь же. Когда применяешь магию уже и в пятый, и в десятый раз, то начинаешь чувствовать её ещё лучше. Вот и с «клинком ветра» я почуял, что это не просто бесконтрольное воздушное лезвие, и что им можно хоть немного, но управлять.
Огнём я тоже пробовал уничтожать врагов, но в тесной пещере это оказалось не самой лучшей затеей. Нам попросту нечем потом было дышать — огонь выжигал весь кислород — да и можно было буквально отравиться гарью и дымом.
Но даже это было не самое худшее… Вонь палёной плоти и сгоревшего хитина, которую нам приходилось вдыхать, невозможно было терпеть. Поэтому мы с бардом, не сговариваясь, решили, что стихию огня я буду применять ограниченно.
И всё же, когда тварей становилось слишком много, я использовал «огненное яйцо», растягивая и уплотняя его так, чтобы размазывать насекомых по стенам пещеры. Конечно, они сминались и продавливались сквозь огненную пелену, опаляясь при этом, но не сгорая дотла.
Вот и в этот раз, когда пришлось добить волну «огненным» щитом, Виол зажал нос пальцами. Подхватив лютню, он вскочил и побежал дальше в пещеру даже быстрее меня…
Я склонился над шевелящейся ещё сколопендрой, чтобы аккуратно выломать ей ядовитое жвало. Наконец-то чистое, хорошо сохранилось, и яда очень много, так и сочится.
Яд этот не просто особенный, а одно из самых страшных орудий магической природы, известных мне. Во-первых, он лишал боли, а во-вторых, влиял на память жертвы — и поэтому, зная о его свойствах, я то и дело проверял свою спину.
Насекомое выделяло его не только из челюсти, но даже из лапок. Взбираясь на спину жертве, тварь отравляла её и буквально заставляла забыть о себе. То есть жертва с трудом возила на себе огромную сколопендру, но даже не знала о том, что из неё выедают плоть, и потихоньку помирала от потери крови.