С таким характером ему бы в поэты. Вместе с бардом серенады петь.
— Ты думаешь, я не пробовал уничтожить все печати? — сокрушённо спросил старик, — Я просто не говорил Евфемии, чтобы не расстраивать…
Мне стало смешно. До того смешно, что мои плечи затряслись, и Тёмный недовольно покосился в мою сторону.
— Думаешь, она не знала? — спросил я.
Старик удивился.
— Ты о чём, бросс?
— Думаешь, Евфемия не знала, что у тебя уже нет терпения, и ты готов даже сломать свои печати ради неё?
С точки зрения тёмной магии, это было форменное самоубийство. Но, учитывая, что Евфемия — целительница, Тёмный смог бы пожить какое-то время… Какое-то очень короткое время, которое он был бы очень счастлив, добравшись хотя бы до дома своей возлюбленной.
Но Евфемия, во-первых, была провидицей, а во-вторых, оказалась гораздо терпеливее этого старика. Хотя тоже полюбила его.
Кажется, теперь я окончательно догадался, кто обновлял печати в пещерах и добавлял новые. Не проста оказалась матушка Евфемия, которой срочно пришлось осваивать тёмную практику…
И этим двоим было наплевать на все судьбы мира. Плевать на Бездну, на Яриуса, и даже на возвращение Хморока.
Целительница единственного не учла… Что Тёмный просто захочет убиться об меня, когда у него совсем не останется надежды.
Тёмный вздохнул и отбросил клинок. В тишине храма сталь зазвенела так, что, казалось, задрожали стены и затрепетали огоньки свечей.
— Не хочу быть просто калиткой…
— И не будешь, — кивнул я.
— Давай, бросс, делай своё дело.
Да уж, забавный старичок. Он вздрогнул, когда я положил ему руку на плечо.
— Лиственники не могут убивать, — я похлопал его по плечу и добавил, — Приходи к последней своей печати. Думаю, ты почуешь, когда и где.
— Ты не можешь меня отпустить! Тогда пророчество…
— Не сбудется?
— Да!
— А если оно давно известно, тогда враг к нему готов? Ты не думал об этом?
— Я… — замялся Тёмный.
В храме раздался новый голос — мощный, но приглушённый стальным шлемом:
— Зато я думал!
Мы все обернулись, чтобы увидеть, как в храм вошёл золотой рыцарь. Лязгая доспехами, которые переливались в тусклом свете лампадок, он двинулся к нам.
Остановился в нескольких шагах, слегка покачиваясь. Сквозь прорези в шлеме на меня смотрели внимательные глаза, и я чувствовал довольно сильную светлую ауру. Довольно сильную… но всё же недостаточно крепкую.
Воздух в храме был довольно спёртым, не избалованным сквозняками, и до нас быстро донёсся хмельной запах. Кажется, рыцарь, хоть и пытался изображать величие, сюда прибежал впопыхах и с самого утра был занят чем-то более важным.
Ох, Камнелом, город контрастов. Чем ещё ты меня удивишь? Тёмный, который не хочет быть тёмным, потерял вкус к жизни, и которого вино не пьянит…
И паладин, который не может справиться с вредными привычками. У которого явно вкус к жизни очень развит, и который к вину явно не равнодушен.
Мне даже стало обидно… Не за меня, а за Хморока. Вот так жертвуешь собой ради всего мира, тысячи лет находишься где-то в заточении, чтобы вернуться и принести равновесие. А те, кто должны ждать тебя в этом мире, следуя пророчеству, даже не могут отыграть свою роль до конца.
Зло недостаточно злое… Добро совсем недоброе… И даже позолоченные доспехи при ближнем рассмотрении оказались плохо чищены, а кое-где и с ржавчинкой.
Хотя можно понять обычных смертных. Старика я уже прекрасно понял… И этот паладин, наверное, уже не в первом поколении тут ждёт Хморока.
— Так ты… — спросил рыцарь, чуть качнувшись, — … тот самый бросс?
— Ну? — только и вырвалось у меня.
Настроение у меня сейчас было очень хорошее, и я впервые поймал себя на мысли, что сегодня мне больше не хочется смертей. И так с бардом с утра сколько кикимор нарубили.
Уж точно я не хотел губить старика, который думал только о своей Евфемии и который изрядно развеселил меня. Да и этого поддатого паладина я тоже не желал убивать… Может, действительно, никто не обязан соблюдать пророчество?
Храмовник повёл головой и вдруг увидел Губитель Древа, лежащий среди парящих осколков. Затем прошёл, грубо оттолкнув Тёмного, и взял топор.
— Он?
Креона шагнула вперёд:
— Как ты смеешь!
Я остановил её, а паладин, переведя взгляд с неё на топор, лишь кивнул:
— Он.
И, лязгая доспехами, прошагал по залу неровной походкой, распахнул двери и вышел. Только сквозняк, чуть приправленный похмельным душком, донёсся до нас.