Поджав губы, я обернулся на манекены… Прикрыл глаза, снова повторяя примерно то же, что и с Кенной. Но нет, манекены никак не отзывались, ведь они не были живыми, не дышали. Огненно-воздушная стихия никак их не чувствовала, и огонь в моей крови никак к ним не тянулся.
А если… Я напряг свои чакры, имитируя призыв Тьмы. Сейчас я совсем не ощущал эту стихию, но мне она и не нужна была. Мне было достаточно почувствовать, что она рядом. Хоть малую толику, хоть единственную зацепку…
Кенна ведь сказал, что там, в манекенах, сохранились частички. Так, а чем мне их почувствовать? Может, попробовать через свою кровь? Чувствую нарастающую ярость — значит, Тьма рядом.
Есть!
Я тут же, уцепившись за ускользающее ощущение Тьмы, направил туда свою ярость. А следом и огонь… Жечь, так вовсю, чтобы это видели даже с камнеломских стен!
Ударивший в лицо жар и оглушивший рёв пламени намекнул мне, что я слегка перестарался. На моё плечо упала рука, и когда меня стали отталкивать, я прекратил жечь Тьму…
Или наоборот, потерял столько сил, что магия сама прекратилась.
— Ты чего натворил, бросская твоя рожа⁈ — Кенна так злился, что забыл про все приличия.
Кое-как прийдя в себя, я уставился на оплавленные блестящие камни, вокруг которых всё ещё бушевало пламя. Все видели, что манекены текли, уменьшаясь в размерах, и даже то, что я уже прекратил на них действовать, не помогало укротить пламя.
Так вот ты какая, бросская кровь… Если тебя, словно хищника, нарочно натравить на Тьму, ты можешь и не остановиться. Будет рвать и жечь, пока сама не иссякнет до последней крови.
Неожиданно каменные изваяния потухли. Просто был огонь — и тут же испарился, словно втянувшись в камни.
— Достаточно, сыновья мои, — раздался голос старшей жрицы.
Сама Мать стояла на краю ристалища. Она смотрела на потрёпанного Кенну и на устроенное мной пожарище со страдальческим видом — так любая мать смотрит на учинённый её чадом беспорядок и понимает, что всё это теперь её проблемы.
Кенна помог мне подняться.
— Ты обладаешь огромной силой нашей крови, Малуш, но стоит быть осторожнее, — она всё же улыбнулась, — Даже я впервые вижу такое.
Затем она хмуро добавила, обращаясь к Кенне:
— Ну что, страж, я говорила тебе, что твоя гордыня до добра не доведёт?
Тот весь сгорбился, морщась от боли. Было видно, что его кожа покраснела, будто он заснул на целый день под палящим солнцем. И ещё большой вопрос, кто из нас кого держит — он меня или я его.
Да, видок у нас был как после кровавой битвы, но уж ни как после тренировки.
— Да, — просипел Кенна, — Но, матушка-жрица…
— И благодари Жерло, что на твою ошибку тебе указал твой бросский брат, — она обвела всех взглядом, чтобы никто не усомнился в её словах и не стал спорить.
Я же вдруг почувствовал себя, как младший брат, за которого прилетело старшему. Но Мать была непреклонна:
— Жерло дало вам эту силу не для игрушек, а для того дня, когда Тьма выйдет из-под контроля. Раньше её сдерживал Хморок, теперь же… — она замолчала, потом указала на меня, — Подготовьте его к обряду «материнских слёз».
— Но он же не огневик… — возмутился было бывший страж, но Мать показала ему за спину, на всё ещё дымящиеся остатки от манекенов.
— Ты и вправду так считаешь? Быть может, сейчас он бросс-огневик больше, чем любой из нас…
Она пошла прочь, сопровождаемая стражами. Впрочем, Мать остановилась, найдя взглядом Виола — тот как раз закончил свою мыслительную медитацию. Жрица кивнула ему следовать за ним, и бард, неловко поднявшись на затёкшие ноги, поковылял за процессией.
До меня только тут дошло — всё, что произошло на ристалище, даже не отвлекло Виола от медитации. Такой концентрации можно только позавидовать.
В Бросских Горах стояла уже глубокая ночь, когда начался обряд «материнских слёз». Смысл его был в том, чтобы процессия разукрашенных и голых по пояс воинов дошла до центра кратера, где в корке застывшей магмы была пробоина, из которой чадил густой дым, сверкающий редкими искрами.
Ощущая из дымящейся дыры не только жар, но и мощное магическое излучение, я вместе с другими огневиками бросил туда несколько лоскутков ткани. Они были смочены в крови Хранителей Храма, павших в битве с врагами.