Закашлявшись, Маюн привстал на локте:
— Ух, слёзы мне в печень! Вы стали сильнее!
— Эй, — подал голос Стрибор, — Что здесь делают духи пустыни?
— Мы уже не низшие боги, — игриво сказала Солонча, подхватив прядь песочных волос и отбросив щепотку песка. Она тут же оформилась в громадного зверя, так напоминающего моего цербера, только целиком из песка.
Монстр прорычал, оглашая своим рыком округу, потом рассыпался.
— Мир меняется, — сказал Причудь и вдруг превратился в дым, который стал расползаться по земле.
Правда, до богов и до меня дым дойти не смог, но он стал обтекать нас по бокам. Голос Причуди при этом продолжал вещать:
— Мир разрушается… И по вашей вине, никчёмные древесные прихлебатели. Вам пора выбирать, на чьей вы стороне!
— Как вы смеете⁈ — крикнули Стрибор, Сияна и Мавша одновременно и вскинули руки.
Земля задрожала, поднялся ветер, и дым на земле задрожал от набегающих потоков. Ветер срывал отдельные хлопья, пытался сдуть и песчаный трон Солончи, но всё тщетно.
Трое богов остановили свой гнев так же внезапно, как и начали. Стрибор удивлённо посмотрел на свои руки.
— Не понимаю…
— А что тут понимать? — засмеялась Солонча, — Хморок с Бездной, схватив друг друга за космы, свалились в глубокую Тьму. Небо, другое якобы высшее существо, так и не вошло в этот мир… Остался лишь Яриус.
— Он уже не бог солнца и света, — сказал я.
Солонча повернула голову на мой голос. Из дыма показалась и голова Причуди.
— Братец, неужели тут человек? — удивлённо сказала богиня песка.
Её глаза песчаного цвета, будто подведённые солью, некоторое время фокусировались на мне. И, когда она-таки разглядела меня, её губы скривились в презрительной ухмылке.
— Человек… и вправду.
— Так это тот самый… — голова Причуди, словно оторванная и надутая, покачивалась на дымных волнах, — Это же тот самый!
— Я люблю людей, — Солонча улыбнулась, — Когда они забредают в пустыню. Когда мои бури забивают им глаза, а знойное солнце лишает их воды.
— Когда мои миражи тянут их в ловушку…
— И когда они ползут из последних сил, обтянутые кожей скелеты, и остаются в моих песках навечно. Люблю их борьбу с пустыней. Бессмысленную, нелепую, но такую забавную.
— Да, люди в пустыне показывают, какие они на самом деле. Как они плюют на могущество богов, пытаясь стать чем-то большим, чем они есть.
— А ведь всего лишь надо упасть в страхе на колени и молить о пощаде, — богиня песка опять игриво подбросила пальцем прядь-песок, — И я бы подумала, поиграться с ним ещё или убить сразу.
Солонча и Причудь засмеялись.
— Букашки под сапогом — вот кто такие люди! — бог миражей поднялся из дыма, и окружающее нас марево втянулось ему в стопы.
— Яриус наигрался в доброго бога. Ему надоели лживые молитвы в забытых храмах, — Солонча, зловеще улыбаясь, поднялась с вихря, — Страх… Искренний, настоящий, непритворный! Вот что делает богов сильнее, и Бездна отлично показала это нам.
— И сгинула… — сказал я.
В меня тут же метнулись два потока, песчаный и дымный. Но словно натолкнулись на какую-то преграду, хотя стоящие рядом со мной боги прикрылись руками, когда по ним забил песчаный ураган. Надо было видеть их растерянные лица — они явно не ожидали такой силы от каких-то «местечковых» богов.
Особенно удивился Стрибор. Казалось бы, его собственная стихия не желала ему подчиняться. А Солонче это явно нравилась, и она особенно старалась, метая песок тому в лицо.
— Сильно помогает тебе любовь людей, Стрибор? — она засмеялась, — А меня они боятся! Им страшно произносить моё имя, и они каждый день молят меня, чтобы мой гнев обошёл их дома. Это и есть сила…
Боги наконец-то очухались, выставили руки, пытаясь сопротивляться.
Неожиданно небо начало темнеть. Сверху ещё витали крохи тумана, слегка прикрывающие нас от солнца, которое вдруг окрасилось в ярко-красный цвет, превращаясь в зрачок.
— Яриус, — прошептал Маюн, который, как всегда до этого делал Виол, предпочитал стоять у меня за спиной.
Все вскинули головы, глядя на торчащий в небе глаз. Повисла гнетущая тишина, потом появился голос:
— Пришло время выбирать сторону, братья мои. Третьего не дано… В моём мире не будет никакого баланса, а буду только я. И не будет никакого Древа, потому что вершить судьбу моего мира буду только Я!