К тому времени зомби достиг середины поляны. Его глаза сгнили так же, как и плоть, но все равно складывалось ощущение, что они наблюдали за тем, как Ной спустился с крыльца и встал сбоку от хижины.
Из пня, который Ной использовал для рубки дров, торчал старый топор. Упершись ногой в край пня, Ной схватился за топорище и высвободил лезвие. Закинув топор на плечо, он вернулся на поляну и увидел, что зомби почти добрался до хижины.
В очередной раз тяжело вздохнув, Ной поднял топор, приблизился к зомби и приготовился к удару. Тварь повернулась к нему и обнажила почерневшие зубы. Из пасти с низким хрипом вырвалось прогорклое дыхание. Одна из особенностей зомби, которая загоняла Ноя в тупик, заключалась в том, что сердца у них не бились, но легкие продолжали тянуть воздух. Он не раз задавался вопросом: не разгадал ли какой-нибудь ученый, прячущийся в надежно защищенной лаборатории, хотя бы одну из многочисленных загадок этого вируса? Такое вполне могло произойти. Вот только не имело никакого значения. Мир рухнул, и никто не воспользуется новыми знаниями.
Зомби был менее чем в полудюжине футов от Ноя.
Тот крепко сжал рукоятку топора и замахнулся что было силы. Лезвие рассекло гнилой череп твари, мгновенно ее убив.
Первый увиденный им зомби как минимум за год.
И первый, которого он убил за последнюю пару лет.
2.
Ной вернул топор на место, вогнав лезвие глубоко в пень. Теперь следовало избавиться от тела, но, в отличие от ситуации в первые дни чумы, можно было не спешить. Раньше появление одного зомби часто означало, что неподалеку бродят другие, и предосторожность не была лишней. В эти же дни в мире осталось настолько мало людей, что вероятность встретить кого-либо, как живого, так и мертвого, была ничтожно мала.
Поэтому вместо того, чтобы заняться мертвецом, Ной вернулся в хижину и посидел какое-то время за маленьким столиком в кухне. Он сделал несколько больших глотков из фляги и съел еще один кусок вяленого мяса, глядя в проем открытой двери и думая об ушедших временах.
В первый год после вспышки Ною часто приходилось избавляться от мертвых тварей. Немало других людей, таких же дальновидных, как его отец, перебрались в отдаленные имения в Туманных горах. Однако многие из них прибыли в свои горные убежища уже зараженными. В конце концов все они пали жертвами вируса, многие воскресли и отправились на поиски пищи. Разумеется, какая-то их часть забредала на отцовский участок. Некоторых Ной знал, когда они еще были живы, в основном знакомых отца, его товарищей по бизнесу, владевших участками по соседству.
Отец расправлялся с ними почти без видимых эмоций, будто это была всего лишь еще одна работа, неприятная, но необходимая. Оглядываясь назад, Ной всегда задавался вопросом, не притворялся ли его отец. Неужели он и впрямь ничего не чувствовал, когда расчленял тела своих бывших товарищей? Ведь он не раз преломлял с ними хлеб и выпивал, прежде чем мир канул в пропасть. Отец должен был что-нибудь чувствовать. Он был не роботом, а добрым и заботливым семьянином.
Но также он был не из тех, кто сторонится жизненных трудностей. Ной подозревал, что отец скрывал свое истинное отношение ко многим вещам, и делал он это, чтобы закалить своих детей, особенно Ноя, который, будучи молодым человеком, должен был приготовиться к жизни охотника-собирателя, как его предки когда-то.
По крайней мере, в этом отношении отец преуспел. Он умер несколько лет назад, по-видимому, и за это время Ной не раз применял то, чему отец его обучил. Он обслуживал все свои потребности без чьей-либо помощи. Стал опытным охотником и рыбаком. Приток реки оказался хорошим источником пищи, равно как и окружающие леса. К счастью, рыбы и дикие животные оказались невосприимчивы к вирусу, который стер большую часть населения с лица планеты.
Ной снова вышел наружу, схватил мертвеца за запястья и оттащил в лес. Мертвец оказался легким: сказывалось время и гниение. Ной с легкостью забрался с ним в глубь леса ярдов на пятьдесят. Решив, что этого достаточно, он бросил труп и пошел назад к хижине, но, не пройдя и пары футов, остановился как вкопанный.
Ной развернулся и вновь приблизился к телу. Встал над ним и, нахмурившись, уставился на высохшее, с впалыми щеками, лицо. Кожа сгнила настолько, что трудно было даже предположить, каким покойник был при жизни: уродливым или красивым, смуглым или белым? Теперь никто в целом свете не смог бы сказать, что это был за человек. Может быть, у него, приятного и добродушного мужчины, было много друзей и родных; или он жил затворником задолго до падения цивилизации. Теперь он стал пустым сосудом. Бездушной вещью. Не более того.