— Скажите, — я улыбнулась своим мыслям, — что приходила Никольская Александра Анатольевна.
Девушка застыла, удивленно округлив глаза, я же позволила ей осмысливать сказанное уже без моей компании. Покинув уютный полумрак офиса, я направилась к своему дому.
Вот он второй подъезд, четыре ступеньки, железная скрипучая дверь с непослушными кнопками кодового замка, душное нутро подъезда и вечно брюзжащий лифт. Девять немыслимо долгих вздохом стального механизма, и я стою около двери в родительскую квартиру.
Надо нажать на звонок, только почему так дрожат руки, а в глазах плавают предательские слезы. Так не пойдет, иначе ничего у меня не получится.
Палец легко надавил на клавишу звонка, пронзая помещение квартиры немелодичной трелью, потом послышались торопливые шаги.
Дверь распахнулась, окатывая меня домашним теплом, уютом. Как же я могла жить без всего этого? Для меня это стало своеобразным толчком, выстроенная плотина разлетелась, расплескивая эмоции и слезы.
Мама, открывшая дверь, не говоря ни слова, нежно обняла за плечи, а я снова почувствовала себя пятилетней девочкой, которую дворовые мальчишки оттаскали за косички. Жалко себя стало неимоверно, словно в один момент распались все кусочки разорванного листа моей жизни, распались и пожелтели, выцвели чернила, стерлись слова, пропали многоточия и запятые. Так всегда бывает, когда после долгого отсутствия возвращаешься домой.
Когда же мама, приложив некоторое количество усилий, увела от негласного внимания соседей, закрыла дверь, принявшись отпаивать меня, чаем с ромашкой.
— Мам, разве так можно со мной? Ну, что я им сделала, чтоб они со мной как с вещью? — всхлипнула я, завершив свой рассказ.
— Дочь, мужчины собственники…
— А мы что не собственницы? Только никто не удосужился спросить, чего хочу я, а что не одобряю, — если бы не мама, я не стеснялась бы в выражениях.
— Аля, ты лучше успокойся, — ее карие глаза тепло посмотрели на меня, но ей не обмануть, она переживает больше меня самой, — скажи, что ты надумала?
— Я уеду из города.
— Как?
— Молча. Здесь мне спокойно жить не дадут, тем более, покой просто необходим для малыша, а Никольский и так подкинул мне неприятностей. С меня хватит, не хочу быть покорной овцой, — поняв, что вспылила, сразу замолчала, прикрыв глаза, — я устала от него, от себя, ото всей круговерти.
— Хорошо, ты уже решила куда? — по виду мамы стало ясно, насколько тяжело дались ей эти слова.
— Да. К Оксаниной бабушке, думаю, там они меня не найдут, — сказала последние слова и грустно вздохнула, будто не того желая.
— Не передумаешь? — мама взяла мою руку, легко сжав ладонь.
— Нет… а что мне еще остается? Здесь меня ничто не держит, Никольского я не люблю…
— Быть может, просто не успела полюбить? — вопрос глаза в глаза, от прошлого к будущему.
— Может быть…он хороший иногда, но чаще странный, его сложно понять, я боюсь даже подумать, что творится в голове у такого человека.
— А ты пробовала его понять?
— И не раз. А что толку? — я всплеснула руками, — он все решает сам, и вроде бы он со мной, но в тоже время не подпускает к себе, держит дистанцию, хотя мне кажется поводок.
— Вы разные, — сделала вывод мама.
— Это еще мягко сказано, мы из разных миров, наши пути вообще не должны пересекаться, но…Никольский решил по-другому, — мама смотрела на меня и молчала, я видела в ее взгляде многое: осознание, что ее дочь выросла, растерянность, отсутствие возможности хоть как-то повлиять на сложившуюся ситуацию и отчаянье.
— Мам, все будет хорошо. Я сильная. Я справлюсь.
Быстрые сборы, теплые объятия, и обещание почаще звонить, все растворилось в дымке неясного грядущего. Со мной так случалось, когда я принимала решения, которые не поддавались логике.
Созвонившись с Ксюхой, мы договорились встретиться через час около торгового центра. Время оставшееся до встречи я решила провести в кафе на верхнем этаже, где через стеклянные окна от пола до потолка, открывался потрясающий вид на площадь с фонтаном.
Кофе оказался крепким и пряным. Одна маленькая чашечка, без сахара и молока, густой сваренный на песке. Растягивая удовольствие, от дивного напитка, погрузилась в невеселые мысли.
Ну, вот что мне стоило остаться…а с кем? Вик, он большой, надежный, с ним легко, весело и черт с ним Никольским. Все равно не понимаю, как к нему отношусь, будто все мои чувства к нему опустили на глубину, утопили, перевязали и затянули, так что и дышать не хочется. Вроде и есть что-то, но глубоко. Мама права будь он немного откровеннее со мной, не прятался за ширмой своих амбиций, все сложилось иначе. Но кому-то не хватило терпения, мне не хватило точно, оно кончилось вместе с силами бороться за него. Не хочу…
— Что-нибудь еще? — вежливо поинтересовался официант.
— Да, еще кофе и счет, — когда он отошел, мне срочно захотелось освежиться, и я чуть ли не бегом влетела в туалет.
Стоя перед зеркалом в туалете я часто и глубоко дышала, глядя в зеркало широко распахнутыми глазами. Просто в какой-то момент беспокойство завладело моим сознанием, как я не старалась, мысленно высмеивая странное предчувствие, но организм никак не хотел успокаиваться. В итоге в зал кафетерия я вошла с подгибающимися от волнения ногами. Как во сне дошла до своего столика и только тогда заметила сидящего за ним Никольского.
— Андрей? — я растерянно открывала и закрывала рот, но никак не могла найти ни одного слова, поэтому просто села напротив него.
"Будь, что будет!" — подумала я.
— Али, тебе не кажется, что нам нужно спокойно поговорить? — я кивнула, а потом отрицательно замотала головой.
— О чем?
— О нас, — Никольский выглядел спокойно, но его выдавал нервно подрагивающий уголок губ.
— Я думала тебе глубоко наплевать, на это мифическое «нас», и тем более не подозревала, что оно все-таки существует, — на одном дыхании выпалила я, впрочем, все мое красноречие ушло в пустоту.
— Али, поехали домой, — сложив руки на груди, я скептически посмотрела на мужа.
— Андрей, давай начнем с того, что я никуда с тобой не поеду, — еще один выразительный взгляд на мужа, — это выяснили. Теперь, думаю самый актуальный вопрос, это наш общий ребенок, тут я не имею права ограничить ваше общение. Но это будет еще не скоро, а о родах ты узнаешь первый, я тебе обещаю, — ох, как не просто казаться такой уверенной, когда предательские слезы хрустальной линзой плавают по глазу, а горло душит комок рыданий.
Он слушал меня внимательно, следя за каждым движением. Как хорошо, что я так и не решилась отстричь сильно отросшую челку, за которой теперь прятала блестящие от слез глаза.
— Али…
— Подожди, я еще не все сказала. Я уезжаю, — он захотел сказать что-то еще, но я решительно остановила его, — мне нужен покой, поверь это не только из-за малыша, моя недавняя болезнь иногда дает о себе знать. Мне вовсе не хочется возвращаться в психушку! Здесь, к сожалению, я не могу спокойно жить, по известным нам обоим причинам, поэтому место, где я проведу время до родов, ты не узнаешь. Теперь все.
На Никольского смотреть стало страшно, глаза, которые я раньше так часто называла злыми, теперь резали не хуже битого стекла. Меня передернуло, а внутри заворочался ледяной ком.
"Сейчас что-то будет" — мелькнула мысль.
— Хорошо, — тон Никольского вызвал сотню ледяных иголочек по позвоночнику.
Потом просто встал и вышел, оставив меня, тупо пялиться на кресло, в котором он только что сидел.
— Отлично, — выговорила я, пытаясь унять дрожь во всем теле.
Я откинулась в кресле, но вместо облегчения от ухода Никольского, испытала гнев.
Да как он посмел? Как он вообще решился требовать вернуться? Кто вообще в здравом уме рискнул вернуться после того, как он со мною обращался? Но… ко мне определение "здравый ум" вряд ли можно применить в полной мере. Я снова нервно рассмеялась.
Зазвонил телефон, на миг, отогнав мысли о Никольском.