Игривая улыбка Слоан скрывается за непримиримой маской холодной уверенности. Она отставляет свою бутылку в сторону и встает.
— У меня есть идея получше.
Между группой и столиками есть небольшое пустое пространство. Она единственная заинтересована в том, чтобы все испортить, когда она отступает от меня, чтобы потанцевать под фальшивое исполнение песни, которую я, вероятно, не узнал бы, даже если бы когда-нибудь слышал Sleater-Kinney.
— Я не танцую, — говорю я ей через напряженную звуковую систему.
Поджав губы руками, она кричит. — Если ты хочешь еще одно свидание, то ты танцуешь.
Трахните меня.
Я отказываюсь от пива и присоединяюсь к ней на импровизированном танцполе. Но что бы я там ни делал, я не смогу оправдать это как танцы в суде. Я изо всех сил стараюсь следовать примеру Слоан, хотя уверен, что на ней это смотрится лучше.
— Мне почти не по себе, — кричит она мне в ухо над искаженной гитарой в десяти футах от моей второй барабанной перепонки. — У тебя это плохо получается.
— Эй, если выставлять себя на посмешище — это то, что нужно…
Может быть, это немного благодарности и много жалости, но Слоан прислонилась ко мне. Она прижимает свои руки к моей груди. Проводит ими вверх, чтобы обхватить мои плечи. От нее приятно пахнет, и это на секунду выбивает меня из колеи. Я внезапно теряюсь в туманности света, отражающегося в ее волосах, которые при дневном свете темно-каштановые, но сейчас сияют черным светом под дешевыми сценическими прожекторами, которые, вероятно, были спасены с гаражной распродажи диджеев для детской вечеринки.
— Если ты полон дерьма, то у тебя это неплохо получается, — говорит мне Слоан, прижимаясь ко мне своим совершенным телом. Как будто я уже не отсчитываю от тысячи, потому что, если бы у меня был стояк, мне бы отрезали член.
— Что из того, что я сказал, звучало так, будто я не был абсолютно серьезен? — спрашиваю я ее.
Блестящий, хитрый взгляд Слоан не дает мне и дюйма. — Все.
— Это говорит о том, что ты не очень хорошо меня знаешь.
— В этом и вопрос, не так ли? — Ее руки пробираются по моей шее, перебирая волосы у основания моего черепа. — Откуда мне знать, кто ты на самом деле?
— Похоже, ты мне не доверяешь. — Моя голова опускается на ее руки, а глаза почти полностью закрываются. Я почти забываю, что мы не одни, обезоруженный ее соблазнительными манипуляциями. Эта девчонка заставляет меня терять самообладание.
— Стоит ли? — бросает она вызов.
— Есть один способ узнать.
Я жду, что она рассмеется. Может быть, она закатит глаза и проведет рукой по моему лицу. Вместо этого, я думаю, она шокирует нас обоих. Слоан запустила пальцы в мои волосы и схватила меня за голову, чтобы притянуть к себе. Обхватив руками ее бедра, я целую ее. Полностью и с большей жаждой, чем я хотел.
Это интенсивно, и внутри меня что-то копается, одновременно представляя одежду на полу и голую кожу, а также волосы на моей подушке утром. У меня голова идет кругом.
Я не столько слышу ее стон, сколько чувствую, как он вибрирует у меня во рту. Это только распаляет меня еще больше, мои бедра подаются вперед, совсем немного, чтобы она могла почувствовать, что делает со мной. Еще один стон щекочет мои губы, а затем ее язык скользит, по-моему, ее пальцы запутались в моих волосах, ее теплое тело плотно прижалось к моему.
Между ее исследующим языком и ногтями, впивающимися в кожу головы, весь мир исчезает. Я забываю свое собственное имя. Пока наши губы не разошлись и наши глаза не встретились. Оба удивлены. Смущены, возможно сбиты с толку. Затем смущаемся, когда мы понимаем, что стоим одни посреди бара в почти полной тишине. Участники группы покинули свои места. Только музыка пинбола и звон дротиков, нашедших свои цели, на заднем плане, шум разговоров, совершенно забытых и безразличных к огромному изменению статус-кво, которое мы только что пережили.
Эта девушка — землетрясение.
Я все еще потрясен, когда мы переносим наш разговор и еще одну порцию пива за более уединенный столик в тенистом углу. Мы не говорим о поцелуе или о том, что я все еще смотрю на нее, задаваясь вопросом, какого хрена эта девчонка сделала со мной, как будто я только что вспомнил другую жизнь, где мы были влюбленными, разлученными войной.
Я застрял в своих мыслях, пока не заметил, как Слоан ковыряется в этикетке на своем пиве и как ее рот изображает грустную, тоскливую улыбку.
— Сайлас или кто там еще, наверное, сказал тебе, что я помешана на Sleater-Kinney, верно? — Она не поднимает глаз от своей кучи бумажных обрывков, образовавшейся на липкой столешнице. — Они были любимой группой моей мамы.