— Несите все бумаги, — говорит Натисков. — Я посмотрю, скажу, куда обращаться. Но мы на своем уровне все сделали. Дальше уже решать не можем — это не наша компетенция.
— Я принесу, — угрожает мужик. — И напишу.
Собирает документы в потертый, мятый пакет, выходит. Натисков говорит что-то типа, «и как с такими разговаривать». Заходит следующий. Старик, на вид лет 70–75. Выцветшее лицо, трясущиеся руки, старая, но чистая одежда. Не спрашивая, садится рядом с Натисковым. Достает мятую бумажку, старательно разворачивает, кладет на стол. Мы с Натисковым молчим, ждем.
— Мне к вам сказали обратиться, — без всяких предисловий начинает дед. — Я хочу узнать, кто виноват в том, что в детском саду напротив моего дома во время утренника отключили свет?
Тут и не знаешь, что сказать. Ведь просто послать человека, да тем более такого старого, нельзя. А что ответить деду? Рассказать про коммунальную систему, которая не сегодня-завтра накроется медным тазом? Рассказать, что жильцы не платят за услуги, а потом коммунальщики, как их пренебрежительно называют, вынуждены складывать копейки, чтобы все просто не рухнуло? Или, что у нас помимо этого столько проблем, что отключение электричества на утреннике в садике даже не заметим?
— В каком детском саду? — спрашивает Натисков.
— В пятьдесят седьмом, — скрипит дед.
— У вас там внуки?
— Нет. Я живу рядом, в окошко видел.
Вот оно, бдительное око народа. И дедушке есть дело. Он реально хочет знать, кто виноват, и как его, виноватого, казнят. А с другой стороны простой электрик, что как-то ремонтирует сети. Можно уволить, но кто будет ремонтировать? Такой же работяга, клон. А первый еще и оставит семью без средств к существованию.
Мы все невинные жертвы механизма. Испорченного механизма, что называется реальностью. Может быть, он и не испорчен вовсе, а устроен таким хитрым образом, что каждый получает то, на что способен, что заслужил, чего достоин. Тогда знать, как он функционирует, уже половина счастья. Только я не знаю. Интересовался, книги читал, но не нашел. И никто среди моих знакомых не знает.
Иногда возникает шальная мысль, что все справедливо. Что понятия справедливости как такового — нет. Есть объективные законы мира, по которым никто не уйдет обиженным. И это нормально, что я в свои двадцать семь ничего собой не представляю. Закономерно и правильно. В таких случаях пытаюсь отогнать плохие мысли, как-то забыться. Но, чем старше, тем чаще они возвращаются, сверлят череп головной болью.
— Хорошо, я передам информацию коммунальщикам. Вам направят официальный ответ.
— Я хочу, чтобы ответ мне дал глава! — настаивает дед.
— Понимаете, дело к слову не пришьешь, — говорит Натисков. — Вы изложите все на бумаге, на имя главы, и отправьте через общий отдел.
И глава лично будет писать, покусывая ручку в приступе вдохновения. Как же! Передаст информацию профильному руководителю, и тот точно так же сольет ее на нижестоящего. Получишь ты, дед ничего не значащую отписку.
— Вот как это называется? — задает ничего не значащий вопрос дед. — У нас мэр что, Сталин? К Ленину ходоки ходили, он их принимал. А тут какой-то глава города принять не может. При советской власти спрашивали, и каждый чиновник, рабочий отвечал. А не ответил — изволь в лагерь! При советской власти была дисциплина. И наказывали.
Все понятно. Этого следовало ожидать. В выцветших глазах деда появляются брызги гнева, заполняют радужки, жгут меня. Он еще там, в молодости, когда деревья были большими, а мороженое по две копейки. Его не интересуют реалии. Если кто-то ошибся — надо наказать. Незаменимых у нас нет! Это правда — нет. У нас никого нет. Кому хочется работать за жалкую зарплату в 3–4 тысячи, и получать за это увесистый мешок «поощрений» каждый раз, когда какой-нибудь дедушка возмутиться отсутствием света на утреннике в детском саду?
— Что вы от нас-то хотите? — спрашивает Натисков.
— Чтобы вы приняли меры, наказали. Раньше говорили, партбилет на стол. Сейчас так не скажешь. Но порядок быть должен. Иначе как?
— Ну, уволим мы этого электрика. Но ведь на его место у нас поставить все равно некого.
— Значит, надо зарплату ему снижать, чтобы думал в следующий раз, — предлагает дед.
— Он тогда вообще работать не будет, — отвечает Натисков. — У него зарплата меньше, чем у вас пенсия. Его уже итак лишать нечего…
— А вот в Америке такого нету, — говорит дед. — Там порядок. Потому что деньги платят, исследят за всем.
Дед еще и Америку вспомнил. Что следующее на очереди?