Это специфическая прослойка общества, некая каста, принадлежность которой очень существенна. Но, в отличие от касты, из этой прослойки можно вылететь, причем достаточно просто, оступившись всего раз. Поэтому все «наши» изо дня в день стараются держаться, интриговать всеми силами, чтобы не потонуть. Все пять этажей, сонная контора, таковой является лишь внешне. Внутри даже частичная принадлежность к группе дает человеку напряжение, что особенно остро чувствуется в этих стенах. Мы все заряжены. И внутреннее напряжение делает работу в администрации изматывающей.
Посмотрите со стороны. Здесь нет веселых людей, простых разговоров. Только молоденькие девушки, что занимают небольшие должности, еще как-то цветут. Во всем остальном — застой. Нежелание перемен, боязнь выпасть из обоймы. Боязнь даже выстрелить, так как придется лететь прочь из тепла в неизвестность.
Клубок друзей, террариум сотрудников. Мы все — хорошие люди. Мы мило общаемся, помогаем друг другу, переживаем и сочувствуем. Но только до тех пор, пока не встает главный вопрос — кому остаться? Тогда каждый бьется за себя. Слишком уж большие привилегии.
Я сижу за столом, что-то рисую в ежедневнике. Надо подняться до бухгалтерии, затем в планово-экономическое управление. Но отчаянно не хочется. Корчиться, пытаться быть не собой. Здесь до того привыкли к маскам, что не снимают даже по возвращению домой. И моя постепенно врастает в лицо, каждый раз отходит все с большей болью. Не хочу…
Работать в администрации — это статус. Даже на небольшой должности. А уж на ведущей, как я, очень неплохо. Говорят, мне повезло. Когда предложили место, все универские завидовали, и еще долго посматривали с плохо скрываемой злобой. Только они не знают, что везение — понятие относительное.
Здесь я никто. Или практически никто. Придаток Лаптя. Причем, неразвитый, возможно даже рудиментарный. Занимаюсь мелкими поручениями, составлением писем, таблиц, отчетов. Еще принимаю участие в совещаниях, озадачиваю подразделения. Вынь меня из процесса — ничего не случиться. Секретарь спокойно может делать всю ту же работу.
Но Лаптю я зачем-то нужен. Может быть, чтобы на моем фоне выглядеть этаким героем. Что, хоть ему и очень скоро и полтинник, но еще о-го-го, любому молодому фору даст, ведь легко уделывает меня, умного и амбициозного. Да, так и есть, скорее всего. Иначе, зачем давать мне работу, постоянно выслушивать мое недовольство. Бонусы покрывают все неудобства.
В итоге чиновники во власти — подобные Лаптю и мне. Или напрягаются, все силы сжигая в работе, либо ничего не делают, формально выполняя формальные поручения.
Я оказался в системе, и скоро понял, что ее не изменить. Слишком громоздка, тверда, закостенела. Здесь даже на электронный документооборот перейдут, наверно, только к концу столетия. Это как замкнутый круг, змей, что кусает себя за хвост. Во власти все еще люди, что занимали посты в коммунистической иерархии. Сейчас они на самом верху. Тогдашняя молодежь теперь стала стара и уважаема, диктует нормы управления. А перестроились не все, далеко не все. Хорошо это, или плохо? Закономерно.
С другой стороны, лица многих уже обезображены тенью капитализма в худшем его проявлении. Где власть, там страсть. А сидя у пирога, такого доступного, и толстого даже здесь, в регионах, трудно сохранить выдержку. Сытый голодному не товарищ.
Настроение портится. Как это бывает: хрупкое спокойствие держится из последних сил, а пресс внешних обстоятельств все давит и давит. Постепенно выдавливает из жизни весь сок, и ничего не остается, как предаться тоске и сожалениям. Тем более делать особо нечего. Да, что ни делай, ничего не измениться.
— Да куда тут все катится? — зло вопрошаю стену.
В ответ открывается дверь, входит Быкова Валентина Леонтьевна: наглая, толстая, самоуверенная. Я не против толстых, они даже милы. Но в жизни чаще попадается убойное сочетание из толщины и наглости. Причем, исключительно женской. Толстые мужики больше добряки.
— Владимир, мне нужен ваш компьютер! У меня сломался дисковод, а нужно снять с диска файл. Уступите мне место, — говорит, и смотрит сквозь очки, словно прицеливается, и уже выпустила свободный ход курка.
Так безапелляционно говорит, будто начальник! А управляет только отделом в три человека. Везет мне на таких.
— Пожалуйста, — говорю я. — Чувствуйте себя как дома.
Стараюсь говорить так, чтобы из слов сочилась сладость. До приторности. Пусть поймет, что мне похрен на нее и ее желания. Между стеной и столом расстояние небольшое, но Быкова специально встает так, чтобы выйти было трудно. Я буквально протискиваюсь между ней и стеной, задевая ее бедрами. Чувствую ее запах: пот вперемешку с недорогими духами. Отвратительный аромат. А может быть она этого и хочет?