Мой желудок ухает куда-то вниз. Потери самообладания на повестке дня не было.
Кладу свою руку на его, и он вздрагивает. Твитч поворачивает свое раскрасневшееся лицо ко мне и вздыхает с облегчением. Его голос звучит так растерянно, когда он говорит: - Детка, я пытался...
Заставляя его замолчать, я беру ближайшее от себя молоко, беру его за руку и иду на кассу. Мы
расплачиваемся за покупки и идем к машине. На полпути к дому я ласково спрашиваю: - Хочешь
поговорить о том, что случилось в магазине?
Он бормочет: - Не особо.
Гладя его по руке, я говорю: - Ладно. Но если хочешь, то мы можем поговорить.
Мы приезжаем домой, и как только я собираюсь открыть дверь, он хватает мою руку, останавливая меня: - Я всегда немного туплю в продуктовых магазинах. Это напоминает мне то время, когда я был ребенком.
Садясь обратно на свое сидение, я делаю жест, показывая, чтобы он продолжал. - Ты даже не представляешь себе, что такое быть уличным ребенком...
Я думаю сейчас идеальное время открыть ему свою собственную тайну: - Вообще-то, когда мне было 16, я тоже целый год была уличным ребенком.
Он, кажется, озадачен этим: - Правда?
Я киваю, а он в замешательстве спрашивает: - Почему?
Перебирая его пальцы, я опускаю взгляд и объясняю: - Я рассказывала тебе. Мой отец был мудаком.
- Что твой отец сделал с тобой?
Задавая свой вопрос, он еле сдерживает гнев, так что я рассказываю, подбирая слова: - Хм, ничего слишком плохого. Ему нравилось ставить меня в неловкое положение и упиваться своей властью надо мной. Он постоянно манипулировал мной. Как, например, однажды, когда я вернулась домой из школы, он встретил меня в дверях, руки в боки. Он сказал: "Если ты не хочешь играть по моим правилам, тогда я должен что-то забрать у тебя". Я пожала плечами: - Я ведь была совсем еще ребенком. Я сказала ему, что мне нечего ему отдать. На это он ответил: "Не важно. Я уже взял кое-что". И выйдя на задний двор, я поняла, что исчезла моя собака.
Рука Тони сжала мою. Я давно не говорила о своем отце. Было очень приятно снять этот груз со своих плеч.
Потерявшись в своих мыслях, я тихо говорю: - Я помню, проплакала всю ночь. Целую гребаную ночь. Я была убита горем. Моя собака была моим лучшим другом, помимо брата. Я была ребенком. Домашнее животное каждого ребенка - его лучший друг. – Качая головой, будто очищая ее от плохих воспоминаний, я продолжаю: - На следующий вечер, вернувшись домой со школы меня встретила Мисти, виляя своим хвостиком, как будто она никуда и не исчезала. И мое сердце разбилось вновь при мысли, что меня заставили думать, что она пропала навсегда. Я плакала снова и снова. А отец стоял, жестоко улыбаясь, наслаждался тем, что смог немного сломить мой дух. Когда мой брат подсел на наркотики, чтобы убежать от этой жизни в доме, я знала, что мне нужно уйти. Потом мой брат однажды ночью исчез, и меня больше ничего не удерживало в том доме. Поэтому я ушла.
Когда я закончила, я поняла, что Твитч очень сильно сжимал мою руку. Я посмотрела вверх и увидела его плотно сжатую челюсть. Я попыталась отшутиться: - Мама не была такой уж плохой, у нее просто был плохо развит материнский инстинкт, и она много работала, чтобы держаться подальше от отца. Выражение его лица не меняется, и я добавляю: - Эй, послушай, он никогда и пальцем меня не тронул.
- Жестокое обращение -это жестокое обращение. Обращаться подобным образом со своим собственным ребенком... делает это в 10 раз хуже. Он, возможно, и пальцем не тронул тебя, но это не делает ситуацию менее болезненной для ребенка.
И он прав на все 100. Плохое обращение причиняет боль независимо от формы его выражения.
Я дергаю его за пальцы: - Расскажи мне, что случилось там, в продуктовом магазине.
- Только если ты расскажешь мне о своей жизни на улице.
Я тут же соглашаюсь: - По рукам.
Он откашливается: - Ну ладно. Итак, я очень долго был уличным ребенком. До того пока не попал в тюрьму. Я частенько подворовывал в магазинах, потому что, эй, мне надо было что-то есть, так ведь? Все продуктовые магазины напоминают мне то ощущение быть пойманным и загнанным в ловушку. Я не был там долгое время и даже не помнил почему. До сегодняшнего вечера.
Мысль о том, что он чувствовал себя как загнанное в ловушку животное, заставляет мой желудок сжаться. Мне жаль, что я не могу стереть эти его воспоминания. Мне жаль, что я ничем не могу ему помочь. Это не оправдывает его отвратительного поведения с продавцом в магазине, но теперь я понимаю его намного лучше.
Переплетая наши пальцы, я говорю ему: - В следующий раз я не отойду от тебя. В следующий раз, мы будем делать покупки вместе и каждый раз, когда ты почувствуешь, что что-то накатывает на тебя, ты просто говори мне, что нам нужно уйти и мы уйдем. Хорошо?
Он не ответил на мой вопрос, вместо этого, он сменил тему: - Ты на улице. Рассказывай.
Я пожимаю плечами: - Ладно. Я ушла из дома с 50 долларами в кармане, которые я украла у мамы и с рюкзаком полным одежды. Я бродила по окрестностям, садилась в автобусы особо не заморачиваясь их направлением и старалась быть незаметной. И вот как-то так, я оказалась в Чикаго. Было не так уж плохо. Я встретила много хороших людей на улице. Девочка, с которой я сблизилась, Френ, стояла на шухере, пока я пробиралась к людям во дворы и крала то, что мы могли бы использовать или продать за деньги, чтобы купить еду. Мы проделывали это месяцами и ни разу не были пойманы и поэтому мы расслабились. - Многозначительно смотрю на него и говорю: - Слишком расслабились. Надеюсь, ты понимаешь о чем я.
Он ухмыляется: - Вас поймали.
Я улыбаюсь: - Ага. Меня задержали. Пожилая женщина, владелица того дома вызвала копов, потому что я сильно шумела. Я не замечала их, пока мне не зачитали мои права и не увели к патрульной машине. Они знали, что я была несовершеннолетней. Я не сказала ни слова. Ни единого слова полиции. Я так боялась, что они отправят меня домой. Вернут туда, откуда я так отчаянно пыталась сбежать. Я совсем не ожидала, что меня поместят в социальный приют и предоставят мне место для ночевки, пока они собирали обо мне информацию.
Я смеюсь, хотя мне вовсе не смешно: - Загвоздка в полицейских состоит в том, что ты не догадываешься, насколько они умны. Они выяснили кто я такая. Я провела неделю в социальном приюте, благодарная за то, что у меня была кровать и еда, что я даже не обращала внимания какие решения принимались относительно моей жизни. - Мое лицо вытягивается: - Они связались с мамой.- Смотрю вверх на Твитча и печально улыбаюсь: - Она не захотела, чтоб я вернулась. - Мое горло сжалось и я откашливаюсь, чтобы скрыть это: - Прошла неделя после визита полиции ко мне в приют. Старший офицер спросил меня, хотела бы я там остаться. - Мои глаза наполняются слезами, и я ловлю ртом воздух: - или предпочла бы стать вновь чьей-то дочерью.
- Я не могла поверить, что кто-то захотел удочерить меня. Это казалось нереальным, что мои собственные родители, моя кровь, плевали на моего брата и на меня, а кто-то, кого я даже не знала, захотел меня. Захотел заботиться обо мне. Это было и ежу понятно - я согласилась на удочерение, - я улыбаюсь жалкой улыбкой, - ты не поверишь, но моей новой приемной матерью оказалась та пожилая женщина, которая вызвала копов.- Поворачиваюсь к нему и смеюсь сквозь слезы: - И она была сумасшедшей женщиной в самом лучшем смысле этого слова. Мы ели блинчики на ужин. Или завтракали десертом. Она отправила меня в школу и помогала с домашними заданиями. Мы проводили практически каждый вечер, смотря телик или слушая музыку до раннего утра. Каждый свой день она посвящала заботе обо мне, дарила свое внимание и любовь.
- Она была моей мамой. До нее у меня была мама, но именно ее я любила и последовала за ней в Австралию, потому что просто не смогла бы жить без нее. - Вытирая рукавом, нос я качаю головой: - Она умерла несколько лет назад. Рак. И, возможно, я могла бы устроиться на работу где угодно, но мысль о том, чтобы уехать из Сиднея заставляет меня чувствовать, как будто я бросаю ее. Я не могу уехать. Я буду жить в Сиднее до самой смерти.