Глеб покачал головой, словно отгонял из памяти ту ночь. Я предпочитала помнить о ней так долго, как смогу.
— Я хочу поговорить с тобой, – я перебила его, не выпуская руки. — В этих стенах разговор у нас не выйдет, но завтра родители заберут меня отсюда. Дай мне несколько дней и обещаю, я поговорю с тобой обо всем, что случилось той ночью.
Глаза загорелись. Глеб встрепенулся и часто закивал, а губы расплылись в красивой улыбке.
Некоторое время мы просидели в полной тишине, наслаждаясь спокойствием в присутствии друг друга. Я рассматривала его до боли очаровательное лицо, довольствуясь тем малым, что могу получить в данную минуту. Он понятия не имел, какие слова ему предстоит услышать. Я должна сказать ему правду и вместе с тем обязана уберечь его от еще одной боли. Должна уверить, что, когда я переберусь за границу горизонта, его жизнь будет продолжаться и гореть так, как он захочет.
И если я не смогу сделать это, я буду самым ужасным другом.
Глава 8
Глеб
Ариана крепко удерживала меня за локоть, стараясь изо всех сил сохранить мое тело в вертикальном положении. Я смотрел вперед себя на две свежие могилы, распадаясь на миллионы космических частей. Ноги подкашивались, голова кружилась, но перед глазами маячили живые силуэты счастливых родителей. Они стояли рядом со мной и широко улыбались, словно все было как раньше.
— Глеб, нам пора, – сказала Ариана. Я посмотрел на нее, заметив мокрые дорожки на покрасневших щеках. Ее губы дрожали, а в глазах поселилось нестерпимое горе. — Все уже ушли.
Я кивнул, но продолжал стоять на месте, потому что не мог оставить родителей одних в этот холодный зимний день. Мама ненавидела это время года, я должен был накрыть ее большим пледом и налить чашку горячего чая с фруктами.
Ариана приложила ладонь к моему лицу и мягко повернула к себе. Пальцами она стерла слезы, после чего потянула на себя. Я отчаянно сжал ее маленькое тело и обмяк в сильных объятиях. Из горла рвался крик. Все мое существо рвалось куда-то за пределы разумного.
— Нам пора, – рвано повторила Ариана, поглаживая меня по спине. — Мы навестим их еще раз, ладно? Тебе нужно прийти в себя, Глеб.
— Маме будет холодно, – голос дрогнул, стоило мне произнести эти слова вслух, – я должен быть рядом с ней.
— Твой папа ни за что не оставит ее одну. Он рядом с ней. Они сейчас вместе. Ты должен доказать им, что с тобой все в порядке. Давай же, вернемся домой?
Я бросил последний взгляд на своих родителей и отвернулся. Ариана тянула меня за собой. Мы шли вдоль узкой тропинки, удерживая друг друга в объятиях. Я не помню, как оказался в машине, но, коснувшись спинки сиденья, я тотчас погрузился в глубокий сон.
Мне снилась мамочка, и она напевала песню. Она была одета в свое любимое белое платье, плела венок из полевых цветов и пела. Я был рядом с ней и наблюдал за тем, с каким наслаждением она бежала через луг за лучами яркого солнца.
Последнее время я вспоминал этот день намного чаще, чем мне бы этого хотелось. Что поделать? Я потерял своих родителей и жил в полном одиночестве уже три года. В плохие вечера меня грели мысли только о нашей прошлой счастливой жизни, в которой не было места печали и грусти.
Папа долго играл в хоккей вместе с отцом Арианы, а мама решила посвятить свою судьбу одной единственной миссии – создавать уют в доме, воспитывать сына и быть лучшей женой на свете. Думаю, у них удавалось быть идеальными, но и как в других семьях, у нас тоже случались плохие дни. Не сказать, что мама скучала одна дома. Ей всегда было чем заняться в саду, особенно если выпадал год хорошей земли и цветы распускались как никогда лучше. Мама любила смотреть за овощами, которые мы с папой помогали ей сажать на нашем заднем дворе. Вечерами она вышивала крестиком, сидя в кресле-качалке. На момент смерти ей было тридцать восемь лет, и кто-то мог сказать, что ее образ жизни не должен был вмещать в себя такой домашний труд, но мама сама решала, как ей поступать.
Она была очень красивой женщиной, никто не мог упрекнуть ее в плохом внешнем виде, пускай она и жила в поселке и целыми днями копалась в земле. Папа боготворил ее и отдавал столько же, сколько она давала ему. Это был пример любви, которой я хотел бы когда-нибудь обладать.
Когда я был маленьким, мама проводила со мной намного больше времени. Она умела распределять свой контроль в моей жизни и давала столько свободы, сколько ей казалось уместным. Мне было достаточно, я никогда не возникал. Мое детство было прекрасным, наверное, потому, что я был единственным ребенком. Я не купался в родительской любви, меня не баловали игрушками, а со временем – новой техникой. Папа отчитывал меня за шалости и наказывал, когда это было необходимо. Мама могла даже не говорить со мной неделями и что самое главное – я понимал, что был виноват.