Анна Александровна провела некоторые исследования и указала на мое самочувствие. Из ее уст лился поток неминуемой правды, которая обрушивалась на меня подобно волне, и я принимала все до единой капли.
Сердце устало. Очень сильно устало. У меня началась одышка (ее еще можно было скрыть), отеки будут настигать меня каждый день, а через месяц, в лучшем случае, через два, мне придется сесть в инвалидное кресло. В общем, мне не могли сказать, сколько точно я могу пробыть в этом мире, но, принимая во внимание свое самочувствие, я с горечью осознавала, что совсем не долго.
Ты продержалась в хорошей форме почти год. Таблетки помогают, мы будем продолжать лечение до тех пор, пока не получим сердце. Я позабочусь о тебе, Ариана, но ты должна пообещать мне, что позаботишься о своем счастье.
— Ари́?
Я встрепенулась от его голоса и непроизвольно дернула рукой, едва не опрокинув чашку с горячим чаем. Глеб быстро словил его.
— Прости, я задумалась.
— Спасибо за фотографии. – Он собирался отдать их мне, но я отодвинула его руку.
— Они твои. Хочу, чтобы ты хранил их у себя.
— Уверена? Здесь много вашей семьи.
— Именно поэтому ты должен держать их рядом с собой. Кстати, куда ты ездил сегодня?
Я отпила чай и с волнением стала разглядывать точеные черты его лица, поражаясь тому, каким красивым он стал к своему возрасту. В девятнадцать лет он уже был подтянутым, но весь прошлый год Глеб посвятил хоккею, и на его без того стройном теле стали очерчиваться крупные мышцы. Он сильнее возмужал, а в глазах появилась некая житейская мудрость.
— К родителям. Давно их не навещал.
— Ты в порядке?
И он кивнул. Если бы Глеб врал, я бы поняла это по глазам. На этот раз они открывали мне его истинные чувства, и он действительно был в порядке.
Какое-то время мы сидели в тишине и пили чай. Я чувствовала, что этот день подходит к концу, и мне следовало пойти к себе домой, погрузиться в сон и поберечь силы на следующую пару месяцев.
— Я больна, Глеб. – Мой голос дрогнул. Сейчас начну говорить дальше и не смогу сдержаться.
— Твое сердце, не ты.
— Я. – Он нахмурился и отодвинул чашку. — От и до.
— Ариана, в тебе нет ничего больного.
Трясущимися руками я смахнула упавшие пряди со лба и с усилием воли заставила себя смотреть только в светлые глаза Глеба.
— Сегодня замечательный день, не так ли? – проговорила я. — Настолько, что причиняет мне боль. Я хочу, чтобы солнце светило так яркого до самого конца.
Что-то в моих словах Глебу не понравилось. Он внимательнее сосредоточился на мне, пытаясь разгадать мои настоящие эмоции.
— Последняя операция оказалась плохой. Было больно.
— Она прошла около года назад. Ты сказала, что все хорошо.
Сердце забилось быстрее. Мне не нравилось, как Глеб повысил тон. Хотелось встать и уйти, я почти сделала это, но он успел накрыть мою руку своей.
— Хорошего мало. У меня слишком много осложнений. Перед операцией они были уверены в том, что мое сердце наконец начнет приходить в норму. По показателям исследований сердце работало как нужно. Они раскрыли мою грудную клетку для того, чтобы просто зашить ее обратно.
— Ариана…
— Все было так хорошо. Я надеялась на эту операцию, мечтала снова встать на лед и попытаться вернуться к прежней жизни. У меня не было никаких симптомов, я прекрасного себя чувствовала. Моя крохотная минута счастья. – На этих словах я заговорила шепотом и потерла шею. Становилось тяжело говорить, комок стремительно подкатывал к горлу. — Так вот, они раскрыли мою грудную клетку, поняли, что все полости расширены, что сердце абсолютно не справляется со своей работой и зашили обратно. Вот почему я долго восстанавливалась. Если бы они не прикоснулись ко мне, я бы, быть может, наслаждалась своей иллюзией, Глеб.
— Подожди, я не понимаю. – Он встал с места и уперся руками об стол. — Ты хочешь сказать, что не получила никакой помощи?
— Хирурги вовремя заметили проблемы. Они спасли меня, в некоторой степени. Если бы им не удалось выявить плохое, я бы умерла от внезапной остановки сердца намного раньше.
— Намного раньше? – грубо воскликнул Глеб.
— Боже! – От неожиданного толчка ярости я как следует ударила по столу, поднялась со стула, сбив его напрочь, и горько заплакала. Меня резко затрясло, а Глеб с удивлением наблюдал за тем, как я тру глаза, чтобы не продолжать плакать. — Когда я очнулась с сильными болями, мне никто ничего не говорил. Врачи общались только с родителями, и я находилась в неведении около двух недель. За это время я прошла немыслимое количество различных процедур, они заставили меня быть их подопытным кроликом, и пока я злилась на всех, врачи докопались до причины. Черт возьми, тупые слезы! – сказала я, схватив салфетку со стола.