Я прошлась по кухне то разражаясь громким смехом, то рыдая навзрыд. Мои эмоции скакали вверх-вниз, истерика подкатила ко мне совершенно незаметно. Все эти месяцы я тщательно закрывала все на замочки, не выпуская настоящую Ариану на свободу. Я знала, что если сделаю это, то вряд ли сумею сохранить целостность разума. И вот оно. Вырывается, бьется об толстые стены, дает о себе знать. Кричит на меня. Заставляет осознать.
— В кардиологии собрался консилиум. Приехали врачи из Москвы. Для них вроде все было ясно, но они почему-то понятия не имели, почему выявившаяся болезнь не давала о себе знать. Две успешные операции помогли, все прошло безупречно, а третья едва ли не убила меня, Глеб. Едва ли не убила. Мне так жаль, так жаль, что я говорю тебе об этом.
Я остановилась посреди кухни и отчаянно опустила руки. Глеб смотрел на меня стеклянными глазами. Я чувствовала, что шестеренки в его голове уже пришли к окончательному выводу, потому что так было всегда. Ариана начинала, Глеб заканчивал. Такова была наша дружба и наша связь.
— Меня посадили в первом ряду возле огромного проектора, где в течение долгих часов рассказывали о моем сердце. Говорили о каком-то исключительном случае, заявляли, что отчасти благодаря фигурному катанию мое сердце было выносливым и сохранило некоторую силу. Не позволяло мне замереть. А в конце, спустя долгое-долгое время Анна Александровна посмотрела на меня и сказала, что мне требуется пересадка сердца.
Глеб втянул воздух и непроизвольно опустился на стул. Он знал, что пересадка сердца – это шанс, получить который удается лишь маленькому проценту людей. Практически невозможно. Люди умирают не дождавшись. Они умирают с надеждой – и это самое страшное. Когда ты лежишь в больнице, твой организм медленно отказывает и только разум все еще надеется на какую-то иллюзию.
— Мое сердце отказывает, Глеб. Мое сердце умирает. Я умираю.
Я заливаюсь слезами. Мои плечи трясутся от частых всхлипов. Грудь сражает боль, словно сердце приступило к долгожданному ликованию. Я хотела вырвать его и выбросить куда-нибудь подальше.
— Господи, Глеб, я просто медленно подхожу к концу.
Он ничего не говорит. Его глаза смотрят куда-то позади меня. Как будто Глеб не видит, не слышит, не чувствует. Исчез в своем маленьком мире и больше не выйдет. Я присаживаюсь рядом с ним.
Когда он начинает говорить, я испуганно делаю шаг назад.
— Десять месяцев ты молчала? Почти год? Ты, черт возьми, решила молчать?
Секундой позже все, что лежало на столе, полетело в стену. Кружки, тарелки, множество фотографий. Все разбилось вдребезги и разлетелось на миллионы мелких кусочков. Я успела тысячу раз вздрогнуть, услышав дикий рев Глеба. Он метался по комнате как ненормальный, хватался за волосы и дергал их. Только после того как его кулаки встретились со стеной, я подбежала к нему и взяла его лицо в свои руки.
— Мне очень жаль! – кричала я на него. — Я не могла поверить, не получалось осознать.
— Ты предпочитала молчать вместе того, что разделить свою боль со мной?
Я проигнорировала его вопрос. Он вырвался из моих рук и вышел из дома. Мне ничего не оставалось как выбежать за ним. Вечерние сумерки окутывали ряд невысоких, тесно стоящих домов. Меня обдало теплым ветром, напоминая о скором наступлении лета, но я неожиданно обняла себя, ощутив прилив небывалого холода.
Глеб стоял возле своей машины и сгорбившись держался за грудь. То, что я с трудом осознавала в течение всех этих месяцев, ему удалось понять за считанные минуты. Мои слова врезались в его голову подобно огромному грузовику, который протаранил их машину три года назад. Я не хотела быть человеком, способным причинять людям боль.
— Десять месяцев! – прокричал Глеб, повернувшись ко мне. Застывшие слезы потекли по щекам. Он приблизился ко мне, жестко схватил меня за плечи и как следует встряхнул. — Почему ты молчала?
— Потому что не хотела делать тебе больно! Я так сильно оберегала тебя после аварии…
— Это было три года назад, Ариана! Не смей говорить мне, что ты делала это из доброты душевной.
— Я отказывалась верить в происходящее. У врачей были плохие прогнозы. Мне тяжело было собраться с мыслями.
— Почему они до сих пор не сделали тебе пересадку?
Я горько усмехнулась.
— Донорское сердце можно ждать от одного года до двух лет. Это не происходит по щелчку пальца.