— Родителям понравилась твоя невеста, – говорю, поглядев на брата. Не поздоровавшись.
— Прости меня, сестренка. – Андрей хватает меня за руку и крепко сжимает ее. Я быстро качаю головой.
— Не стоит. Моя болезнь много чего забрала у нашей семьи. Мечты, какую-то часть будущего, любовь и внимание. Тебе этого не хватало, я понимаю. Так что просить прощения нужно не тебе, а мне.
Я глажу его пальцы, рассматривая родные черты лица. У нас одинаковые улыбки.
— Поэтому прости меня, братик, я забрала у тебя счастливые мгновения прекрасной юности и очень об этом жалею. Буквально ненавижу свое сердце. Оно и у меня все это отняло. – Я тяжело сглатываю, натягивая улыбку. – Иногда жизнь очень жестока.
У Андрея трясутся губы. Он пытается сдержать серьезное выражение, но это мало получается. Слезы все равно появляются на глазах. Они осточертели, а поделать ничего нельзя, потому что как бы этого не хотели, мы все равно плачем.
— Тебе действительно может не помочь операция? – тихо спрашивает Андрей. В глазах – надежда. Надежда причиняет боль, особенно когда понимаешь, что ее уже нет.
— Большая половина моего сердца – мертва. Туда не поступает кровь. Мышца не накачивается. Операция только убьет меня.
Он опускает голову на наши сцепленные руки и глухо всхлипывает. Я так устала смотреть на то, как мои любимые плачут в своих уголках. Закрываются от мира и плачут по мне. Я умру. Улечу в место, где обитают мертвые, превращусь в кого-нибудь, если такое возможно. А родители и Глеб с Андреем будут здесь, на земле, нести тяжелую ношу. Я не хотела, чтобы они страдали по мне.
— Когда это началось? – Он не поднимает головы.
— Прошлым летом. Сейчас врачи могут немного отсрочили течение болезни, пока я стою в очереди. Они выписали мне специальные препараты для каждой функциональной единицы моего организма, так что я все еще справляюсь. К нам приходит медсестра и ставит мне капельницы. От них я много сплю, что, в целом, не так страшно, Андрей. Все нормально.
Я поднимаю рукава толстовки, показывая большие синяки на изгибах локтей.
— Это от катетера. У меня сосуды расположены близко к коже и из-за этого травмируются сильнее. Маша говорит, что ручки у меня худые и кожа чуть ли не прозрачная, но все пройдет.
Андрей аккуратно проводит дрожащими пальцами по моей коже, затем переводит взгляд на меня.
— Почему ты не сказала мне?
— Послушай, мне очень жаль, что я этого не сделала. Сердечная недостаточность была с самого начала, просто не выражала себя, да и стадия маленькая. Незначительная. Затем же с каждой новой операцией я становилась слабее, соответственно, сердце работало на максимум, что впоследствии достигло пика. Вот оно. Гребаная третья стадия, медленно переходящая в четвертую, – отчаянно произношу я. – Я не могла поверить, что это происходит со мной. Не верила, не принимала таблеток. Ничего не делала. И пока пыталась осознать, решила отложить наш разговор. Это больно, а ты слаб на такие вещи.
— Я бы все смог выдержать.
— Не смог бы. Ты мне и сейчас не веришь. Я встретилась с тобой не для того, чтобы выяснять отношения, Андрей. У меня действительно мало времени и я не хочу тратить его на что-то плохое. Давай договоримся кое о чем?
Он выжидающе смотрит на меня. У него поникший взгляд.
— Приезжайте домой так часто, как сможете. Будем отдыхать, есть вкусную еду и смотреть фильмы. Нам нужно больше смеяться, это единственное, что сейчас остается. Опустим все плохое.
— Не могу смотреть на тебя, когда твое же сердце тебя разбивает. – Он сильно качает головой. – Как ты можешь оставаться такой веселой?
— Я же жива! И прошу тебя быть рядом со мной вместе со своей невестой. Пока это является возможным.
Андрей смотрит на меня. Я смахиваю его слезы и, потянувшись к нему, целую в щеку.
— У тебя руки холодные, – нахмурившись, говорит он.
— Не страшно, согреются. Так что, познакомишь меня?
— Она ничего про тебя не знает. Про сердце.
— А это семейное, приятель! – смеюсь я. – Мы до жути скрытные люди и дорожим близкими, не так ли?
— Скорее всего именно так. Боюсь, что после этого она может плохо себя почувствовать. Пацан довольно беспокойный.
Улыбка все-таки появляется на его губах. Тогда я вижу это – он уже любит своего мальчика. Мне так много предстоит узнать о них.
— Я могу написать ей письмо, – неожиданно говорю я. – Расскажу ей о себе, а ты его передашь. Я скажу все как есть, но про пересадку промолчу.
— Она заметит, что с тобой что-то не так.
— Она поймет.
Андрей кивает. Он понимает меня.