— Что-то его жена на ее присутствие не очень реагирует, — заметил я втихую. — А впрочем, ее, похоже, вообще мало что занимает, помимо следующего приема прописанных лекарств.
Миссис Хармон с регулярными интервалами обводила гостей пустым взором, не задерживаясь ни на ком в особенности, а просто проходясь по ним, как луч маяка по кораблям в бухте, с такой же унылой бесстрастностью. Даже когда она встречала нас на входе (рука ее на ощупь напоминала засохшую птичью лапу), то и тогда едва посмотрела нам в глаза.
— Мне ее жаль, — сказала Джун. — Лори всегда была одной из тех женщин, каким суждено выйти замуж за мужчину-властолюбца и родить ему детей. А вот внутренней жизни у нее не было, или же ее просто никто не замечал. Теперь вот дети выросли, и свои дни она заполняет как может. Когда-то она была красива, но это, пожалуй, все, чем она располагала. А нынче сидит без движения во всяких там благотворительных комитетах и тратит мужнины деньги, а тот и не возражает, лишь бы она не вникала в то, чем он разнообразит свою жизнь.
Мне казалось, что Хармона я знаю как облупленного: самодовольный человек, у которого денег достаточно, чтобы и преследовать, и утолять свои аппетиты, которые с каждым новым жевком становятся все более нажористыми. Сам он происходил из семьи с хорошими связями в политике, а отец у него был советником у демократов, хотя после неудачи с рядом бизнес-затей немного оскандалился, отчего так и не смог приблизиться к кормушке, из которой кормятся по-настоящему крупные боровы. Сам Хармон был когда-то весь в политике и еще молодым человеком в семьдесят первом году работал в предвыборном штабе Эда Маски и даже стараниями отца сопровождал его с официальным визитом в Москву, пока не стало ясно, что Маски не только провалится при выдвижении, но и что Макговерн, в общем-то, правильно поступил, подчистив во время праймериз свой кадровый аппарат. Маски не мог сдержать своего темперамента. Он орал на журналистов и подчиненных, причем на публике. Выиграй он при выдвижении, эта его черта довольно скоро открылась бы избирателю. Поэтому от Эда Маски все семейство Хармонов дружно отошло, а всякий там идеализм в политике, который еще не успел выветриться, быстро улетучился, когда Джоэл Хармон включился в бизнес и с оголтелой силой принялся наживать богатство, наверстывая то, чего в свое время не сумел добиться его отец.
Но Джун представила мне этого человека в неожиданном и куда более сложном ракурсе. Оказывается, он слыл щедрым благотворителем, и не только с целью пиара, но и в частном порядке. Взгляды на благосостояние и социальную обеспеченность делали его, по базовым американским меркам, чуть ли не социалистом; плюс к этому он был стойким и влиятельным (хотя и негласным) советчиком всем губернаторам и госпредставителям последних десятилетий. К своему родному городу и штату он относился поистине ревностно, а дети его, говорят, с некоторой тревогой поглядывали на то, с какой расточительностью он жертвует средства, которые они втихомолку считают своим наследством (сознательность у них, в отличие от отца, явно прихрамывала).
Голову хотелось иметь ясную, поэтому я потягивал апельсиновый сок, в то время как другие налегали на шампанское. Один или двое из приглашенных были мне известны. Первый — писатель и поэт по имени Джонатан Ли Джейкобс, кропающий новеллы о краболовах и зове моря. Среди гостей он выделялся окладистой рыжей бородой и одеждой под стать героям своих книг, хотя сам происходил из бухгалтерской семьи в Кембридже, штат Массачусетс, а укачивало его, по слухам, едва он попадал ногой в лужу. Еще одним знакомым лицом был доктор Байрон Рассел, молодой сморчок, время от времени всплывающий на местных радио- и телепередачах, когда там требовалась говорящая голова, серьезно рассуждающая о проблемах психического здоровья и нездоровья. Надо отдать Расселу должное: в тех передачах он неизменно звучал голосом разума, часто за счет контраста какой-нибудь журчливой психологине с верхним образованием или кандидату сомнительных наук из колледжа на колесах, несущим такую псевдонаучную блажь, что депрессия и суицид на фоне их зауми казались отрадной альтернативой. Что интересно, среди гостей присутствовал и Элвин Старк — тот самый адвокат, что на днях отказался со мной общаться. Меня подмывало сказать ему насчет Элдрича, который побеседовал со мной куда обстоятельней (правда, не раскрыв мне толком ничего, что я уже знал из скудного обмена репликами с тем же Старком). Лицезреть меня Элвин Старк был рад едва ли больше, чем слышать по телефону. Тем не менее он все же смог на пару минут наскрести в себе цивильности и даже косвенно извинился за свою тогдашнюю шероховатость. От него немного отдавало виски, даром что в руке он держал фужер с шампанским. Раут у него начался определенно раньше, чем у других гостей.