— Они выгонят вас из собственного дома, а потом — из собственного тела, — образ женщины сильно исказился, ее голос стал металлическим. — Им всегда всего мало. Пожиратели душ. Вы потеряете собственное «я». Вы сами откроете им двери. — Женщина сжала пальцы в стальной кулак, загородив им половину лица. — Так подберем же камни и бросим в открытые двери, чтобы они убирались с нашего порога! Идите за мной, и я научу вас говорить правильные «да» и правильные «нет». И помните — что не рождено, не имеет смысла.
Изображение резко пошло рябью и погасло. Десятки, сотни, а, может быть, тысячи взглядов вновь встретили темное небо. Ведущие в вальсе дроидов копии большой женщины тоже нырнули в ночь. Сначала они резко пошли сильной рябью, а потом прервались, словно их проглотила пустота. Как только бесплотные ладони перестали держать спутников, ноги дроидов подкосились, словно поломанные спички, и сталь рухнула на мостовую.
Дэвид подошел к мужчине, у которого из-под плаща торчала стальная голова. Наклонился пониже. Дроид лежал неподвижно с открытыми потухшими глазами. Она убила их. Шея вороны-киборга так и осталась держаться под тупым углом, даже когда механика начала принимать импульсы по прежнему коду. Черная птица рваным пятном лежала на мокрых камнях, отразивших неон.
— Сдох, — торговец Берти Олива пнул бессознательный дроид, тот глухо звякнул под подошвой. — Отлично, что он успел заплатить. У этих железяк всегда имеются деньжата. Они вынимают их из карманов нищих, что валяются по мостовым окраин. Тридцать монеро за мастер быстрой укладки, пятнадцать за тепловую пушку и еще пятьдесят пять за массажер затекших мест. Понятия не имею, пригодилось бы ему хоть что-то из этого барахла. Не знаешь, у них что-нибудь затекает?
Дэвид удивленно уставился на торговца: только что он наблюдал, как лавочник улыбается, запаковывая необходимые Дэвиду вещи дроиду. Тогда торговец не замечал его, а сейчас ведет себя так, будто Дэвид единственный, кто стоит на этой улице. И голос его изменился, и даже взгляд. Он стал холодным и надменным, и в нем уже не чувствовалось желание угодить. Хотя торговец изменил к нему отношение сразу же, как только понял, что у него нет денег.
— Нет… — Дэвид растерялся. — Наверное, нет. У них ничего не затекает, только ломается. Но тут массажер вряд ли поможет.
— Противненькая была птица, — скривился лавочник. — Киборгизация дурно влияет на характер.
— Как это так?
— Эти киборги совсем ненормальные, особенно те, что помельче. И чем мельче, тем противней.
— Вы про мышей? — озадаченно спросил Дэвид.
— А разве бывают мыши-киборги?
— Не знаю… просто они мелкие.
— Я про попугаев. У моего племянника был один. Милый, хорошенький попугайчик. Мог спеть песенку, если дашь ему кусочек сальца. Когда я наступил на него и сломал ему хребет, пришлось выложить кругленькую сумму, чтобы вставить несчастному новый. А заодно часть крыла, мозжечок и два глаза. С тех пор он больше не пел, а только матерился. Стал похуже, чем мой зять. И голосит каждое утро, когда все еще спят. Специально выбирает время, когда все заснут и начинает орать, а еще два раза нагадил мне в суп. Понимаю, может, я провинился перед ним, поэтому он и клюет меня в левую пятку, которой я его раздавил. Но ведь он и другим пакостит, абсолютно всем, кого видит. Испортилась совсем птица. Говорю вам, киборгизация дурно влияет на характер.
Олива хотел сказать еще что-то — Дэвиду показалось, что именно ту фразу, которую нельзя было произносить. «Что не рождено не имеет смысла». Но торговец только вытянул губы, заинтересованно склонив голову — из кармана дроида торчали его товары в подарочной упаковке.
— Не думаю, что этот ворон был хорошим до того, как стал киборгом, — угрюмо проговорил Дэвид. — Вороны умные, и весь их ум уходит в хитрость. — Он встречался однажды с вороном и помнил, как тот вытаскал все его семечки из кармана, когда он нежился на солнышке и не глядел по сторонам. — А еще они не умеют делиться.
— Никто не умеет делиться.
— Надо вызвать медиков, — обеспокоенно сказал Дэвид и активировал браслет.
— Погоди, — торговец Олива легонько дотронулся до запястья Дэвида кончиками пухлых пальцев. — Пусть полежат. — А потом, когда встретился с его изумленным взглядом, добавил: — Думаешь, такая ерунда приключилась только у нас? Она по всему городу. Этим ребятам уже не поможешь, пусть медики едут к тем, кто еще остался жив…
Нет, он вовсе не переживает, догадался Дэвид. Он просто не хочет, чтобы они выжили.