— Код пятьдесят-девяносто, — приказал он обширной блондинке, лица которой не помнил. — Громкость на минимум.
Девушка дернулась как-то нервно и недобро.
— Ты что, сдурел?! — вдруг взревела она. — Я не робот, идиот!
Дэвиду стало неловко. Он вдруг вспомнил, что точно, сегодня взял живого человека. После расставания с Бетани он ходил в бордели только к дроидам, и тем самым считал, что в какой-то степени хранил ей верность. Но после того, как он встретил ее в том же самом борделе в центре города, куда наведывался к роботам, а потом еще раз, и еще, он стал ездить на окраину, решив, что хранить верность не обязательно.
— Извини, — Дэвид проявил вежливость, но не остановился. — Помолчи, пожалуйста…
Молчание показалось ему недовольным. Не из-за того ли, что он перепутал ее с роботом или потому что ей неуютно рядом с ним? Дэвид решил поспешить, хотя за эти деньги мог купить выпивки на целый вечер.
Солдат сделали большими: большие руки, большие плечи, большой рост и большие ноги, даже шеи у них и то были большими. И ладони тоже. Генмоды могли проломить бетонную стену кулаком, оставив на костяшках пальцев только пару неглубоких ссадин. Их недюжая сила поражала и многих пугала. Как и то, что болталось впереди, тоже большое, как и все в их телах.
Обычно не принимавшая никакого участия в бою деталь была лишь побочным продуктом работы ученых, а те не особо заботились о социализации солдат. Генмоды создавались не для этого. Поэтому об уменьшении отдельных частей тела речи не заходило. Пришли другие времена, и маленькие большие недостатки ударили по кошелькам первого поколения генсолдат. Многим приходилось разоряться, доплачивая за свои размеры. Так случилось и сейчас.
— Может, на ста сойдемся? — спросил Дэвид, посмотрев на девушку с надеждой.
— Сто было пару дюймов назад. Плати или дальше ходи к дроидам.
Она точно обиделась, убедился Дэвид, переводя нужную сумму. Выходил из борделя он расстроенным.
Окраины Арсии встречали морозным осенним воздухом. Чем дальше от центра мегаполиса, тем сильнее разряжался воздух. В холодных, покрытых сумраком окраинах пахло пустыней, мочой и дешевым пивом.
Синайское плато, на котором развернулся город, возвышалось над Марсом на несколько километров и совершенно не подходило для жизни. Во время столетней терраформации плато растаяло, словно лед в кипятке. Суетливые роботы разобрали по крупице многокилометровые залежи железа, меди, кобальта и всего того, без чего стало возможно существование Арсии. Отсутствие полезных ископаемых сделало плато тонким, словно кусок ветчины на бутерброде жадного повара и дырявым, как душа вежливого кредитора. За пределами города синайское плато было истыкано красными пещерами, выдыхающими из своих недр взрывоопасный перхлорат. Иногда из зияющих глоток вырывались огненные брызги, словно пещеры чихали с широко раскрытыми ртами.
Под Арсией тоже петляли разветвленные тоннели, но их насчитывалось не так много и все они были заполнены дерьмом. В свое время Арсия разрасталась быстрее, чем успевали делать очистные сооружения. Поговаривали, что под землей прятались отчаянные преступники, не нашедшие приют в более чистых местах. Марс планета небольшая, всего треть от материнской Земли, и мест для игр в прятки с полицией насчитывалось не так много.
Из-за особенностей атмосферы город почти всегда был погружен во тьму, лишь на несколько рассветных часов обращаясь к солнцу.
Дэвид двинулся вниз по улице, предвкушая сгущение воздуха. Тогда у него перестанет кружиться голова. Метров пятьсот по наклонной мостовой — и хорошо.
Бордель располагался в конце главной улицы, венчая самый важный товар северной окраины. Каждый раз, когда Дэвид находился на этой точке возвышенности, перед его взором возникали далекие пики гор. Впереди протыкала небо пятнадцатикилометровая Арсия, в честь которой был назван этот город, а за ней — гора Павлина, не превышающая и пяти, но все равно хорошо видная. Раньше они были повыше, но терраформация не пощадила ни один камень на планете.
Многие говорили, что с определенного ракурса горы походили на женские груди. Дэвиду казалось это странным. Где это видано, чтобы правая женская грудь была в два раза короче, чем левая? Притом обе они были длинные, неровные и смахивали на высохшие. И пики их совсем не походили на соски, острые и страшные, как у столетних старух. Будь у женщины такие груди, Дэвид бы ее не захотел. Надо полагать, такие груди должна иметь очень страшная женщина, которая уже не помнит, как кормить ими. Дэвид иногда представлял эту огромную каменную женщину, спящую под слоем грунта, дырявых пещер, заполненных дерьмом и небоскребов никогда не спящего города. Ему стало бы жалко ее, если бы эти мысли не вызывали первобытный страх.