По крайней мере, я пытаюсь.
Но как бы громко я ни включала музыку и сколько бы раз ни падал, пытаясь – бесполезно – выполнить тройной аксель, ничто не может отвлечь меня от мальчика-хоккеиста с грустными глазами.
Когда я толкаю дверь, на мою раскрасневшуюся кожу обрушивается поток тёплого воздуха, и я замираю при виде хоккеиста, которого, как я думала, уже давно нет.
Он будто только вошёл, и теперь сидит у стены под окном, закрыв глаза и откинув голову назад. Его длинная шея напрягается, когда он тяжело сглатывает, прежде чем открыть глаза и посмотреть на меня.
Я должна спросить, всё ли с ним в порядке, но с моих губ срывается лишь горькое:
— Ты смотрел, как я катаюсь?
Это не столько вопрос, сколько обвинение.
Его знакомые карие глаза уже не такие остекленевшие, но кожа всё ещё бледная, как будто паника не до конца отступила. Он качает головой, и на его губах появляется едва заметная ухмылка.
— Нет, но мне хотелось бы, — он усмехается, немного растерянный и неопрятный. — Я представляю, что ты катаешься на коньках, как Лиам, потому что это всё, что у меня есть.
Я не могу сдержать улыбку, потому что знаю, что как бы Лиам не любил «играть в хоккей», он едва может переставлять свои маленькие ножки.
— Ну, учитывая, что я потратила время для разминки, помогая какому-то хоккеисту, не думаю, что ты сильно преувеличиваешь.
Я хотела пошутить, но, услышав себя со стороны, понимаю, что это звучит как упрёк — и, что ещё хуже, я ловлю почти незаметную гримасу Риза, когда он осознаёт мои слова.
Боже, неужели всё настолько плохо? Умение держать всё под контролем никогда не было моей сильной стороной, как и умение сохранять самообладание. Чувствовать слишком много всего сразу, пока не прорвёт плотину, — это гораздо быстрее.
Я сажусь, чтобы расшнуровать коньки, и подтягиваю сумку поближе.
— Я не знаю, что со мной не так, — смеётся он.
— По-моему, ты падаешь духом, — говорю я, скрещивая руки на груди. — Похожу, у тебя сильный приступ паники. Такое случалось раньше?
— Я в порядке, — говорит он, не обращая внимания на мой вопрос.
Я напрягаюсь, снова готовясь вступить с ним в схватку, если понадобится:
— Если так, то с твоей стороны было очень глупо находиться там в одиночестве.
Я жду, но он ничего не говорит.
Наконец я спрашиваю:
— Что ты здесь делаешь?
— Пытаюсь набраться смелости, чтобы поехать домой, — он смеётся, но в то же время морщится. — Если ты сможешь достать мои ключи, — он покачивается, его ноги не держат его, и он снова прислоняется к стеклянной двери.
— Да, ты определенно не за рулем, красавчик.
— Что ты вообще здесь делаешь? — спрашивает он, но в его тоне нет резкости, только лёгкое любопытство. — Боже мой, мне сказали, что в такую рань здесь никого не будет.
Технически, никому не позволено здесь находиться.
— Я не понимаю, о чём ты говоришь, потому что этим утром меня здесь не было. Так же, как и у тебя, парень, не было панической атаки, из-за которой ты чуть не потерял сознание на льду в одиночестве.
Он морщится, но кивает, осторожно шагая с сумкой на плече, а другой рукой почти болезненно опираясь на моё плечо.
— Сегодня никого не было, — признаю я с приятной улыбкой. — И это единственная причина, по которой я собираюсь помочь твоей большой заднице дойти до моей машины и отвезти тебя туда, куда тебе нужно.
— Я могу сам сесть за руль, честно. Мне просто нужно немного посидеть.
Я не хочу, чтобы он садился за руль, но я знаю, что в любой момент могут приехать тренер Келли и другие сотрудники, а я не могу, боже, если я получу ещё больше замечаний в этом году…
Стоп.
Покачав головой, я выпрямляюсь. Если я пойду по этому пути, то закончу тем, что буду рыдать в машине и кататься на коньках, совершая неуклюжие прыжки.
В этом году всё будет не так, как в прошлом. В этом году всё будет лучше.
— Хорошо, если ты поклянешься.
Он снова кивает, и, кажется, пытается улыбнуться очаровательно, по-мальчишески.
Мы проходим через двери ледового комплекса, выходя в прохладное утро. Мой потрёпанный «Джип Чероки» выглядит почти нелепо рядом с его блестящим черным «BMW», но мне удаётся сдержать язвительный комментарий, который вертится у меня на языке.
Отпустив его, как только он схватился за дверь с водительской стороны, я складываю руки на груди и покачиваюсь на каблуках.
— Спасибо, — начинает он, глядя на меня с той же обжигающей, раздражающей настойчивостью. Теперь он выглядит менее уязвимым, почти уставшим, но надевшим какую-то маску. — Я искренне…