Он кивает, его взгляд скользит по мне — по глазам, губам, по моей руке, которую он держит в своей.
Глаза. Губы. Руки.
— Ты помогаешь, — выпаливает он, краснея то ли от смущения, то ли от напряжения.
Я киваю:
— Хорошо.
— Хорошо.
Мы откидываемся на спинку скамейки, словно каждое наше движение синхронно, соединённое между собой шнуром наушников.
Я уже не помню, как долго мы здесь находимся.
— Музыка помогает мне, — и Оливеру, хотя я и не добавляю этого, но мысленно вижу его в наушниках, когда мы с директором школы словесно препираемся о его «неподобающем» поведении в школе и «недостатке воспитания» за её пределами.
По коже пробегают мурашки, и я опускаю взгляд, видя, как рука Риза рассеянно играет с моими пальцами слишком знакомым образом.
Я встаю, отступая назад:
— Ты катался на коньках? — спрашиваю я, внезапно отчаянно пытаясь заполнить напряженную пустоту.
Он всё также сонно улыбается, продолжая спускаться с высоты:
— Я даже не успел выйти на лёд.
— Хочешь покататься со мной?
На этот раз это дерзкая ухмылка:
— Эта реплика. Теперь я знаю, что ты флиртуешь со мной.
— Нет.
— Как скажешь, Сэди, — фыркает он.
— Я предлагаю… — что я предлагаю? От его улыбок и насмешек у меня кружится голова. — Растопить лёд.
— Хорошо, — он кивает, возвышаясь надо мной в своих теперь зашнурованных коньках, превращаясь из комка беспокойства в мужскую башню. — И твоя музыка.
— Что?
— Я хочу твою музыку, — он пожимает плечами. — Это приятно. Думаю, это помогает мне сосредоточиться.
Что-то в его словах вызывает у меня желание обнять его, в глазах вспыхивает огонёк.
— Хорошо, — соглашаюсь я.
Увидев, что Риз направляется ко мне, я понимаю, что, возможно, была не такой хитрой, как думала, когда пыталась ускользнуть со льда, пока он был ко мне спиной.
На мгновение я задумываюсь о том, чтобы захлопнуть металлическую дверь на окошке, и закричать: «Мы закрыты!» — когда он подойдёт.
К сожалению, это означало бы раздавить пальцы ничего не подозревающей матери, которая, кажется, вот-вот уснёт на моём прилавке, пока я подаю ей кофе.
— Спасибо, — говорит она, забирая вторую чашку горячего шоколада и отводя в сторону двух гиперактивных хоккеистов.
— Не знал, что ты здесь работаешь, — он улыбается, проводя рукой по слегка влажным волосам, как будто он окунул голову под кран после утренней тренировки. Несколько прядей падают ему на лицо, слишком короткие, чтобы он мог убрать их за уши.
Я сжимаю руки в кулаки, потому что какая-то глупая часть моего мозга хочет сама убрать эти волосы.
— Вот откуда у меня ключ, — я пожимаю плечами. На самом деле ключ у меня не из-за этого — я не думаю, что работа в буфете, которая обычно предназначена для старшекурсников, даёт право на ключ от ледовой арены.
Он у меня только потому, что это часть моей договорённости с тренером Келли на каждое лето. Он не будет нависать надо мной и таскать меня по всей стране, когда моих братьев не будет в школе, если я продолжу тренироваться на местном катке и буду еженедельно отправлять ему обновленные записи моих выступлений.
— Можно мне кофе?
Я улыбаюсь, но по спине у меня бегут мурашки:
— Всё закончилось.
— Кофе закончился в половине восьмого утра?
— К сожалению, — говорю я, размешивая сливки в чашке, стоящей передо мной.
— Для вашего любимого клиента не осталось ни крошки?
Он улыбается, и это заставляет меня замереть, на его точёных щеках появляются две одинаковые ямочки, а в его обычно печальных карих глазах появляется немного света. Я хочу любоваться этой улыбкой, как цветком, прихорашивающимся на солнце.
— Риз, ты даже не входишь в десятку лучших. Кроме того, я сильно сомневаюсь, что твоя задница, получавшая образование в частной школе, когда-либо покупала что-то в киоске общественного ледового комплекса.
Он ударяет себя в грудь, как будто мои слова его глубоко задели:
— Считай, что я теперь член клуба лояльности общественного киоска.
— Что ж, в таком случае, — я беру пластиковый стаканчик и пододвигаю его к нему.
— Сколько я тебе должен? — его глаза сверкают, когда он смотрит на меня.
— Отдых от твоего постоянного присутствия на моём рабочем месте.
— Это высокая цена.
— Я дорого стою.
Он делает глоток черного кофе и чертыхается.
— Максвелл Хаус, — говорю я, делая ещё один глоток из своего стаканчика.
Риз качает головой: