У Роры такое же выражение лица: идеальные брови изогнуты над сверкающими зелёными глазами, губы поджаты. Все её эмоции показаны на лице, и это её беспокоит.
— Ладно, ты сказала, что он тебе досаждает, — напоминает она мне, не закончив фразу, и тянется за разноцветными кружками, стоящими в раковине. Я беру из её протянутой руки махровую тряпку и помогаю ей вытирать кружки. — Расскажешь мне об этом?
— В последнее время я просто несколько раз сталкивалась с ним на утренних тренировках. Он имеет привычку опережать меня на катке перед тренировкой, — я снова пожимаю плечами, чувствуя себя нелепо, и поворачиваясь к ней.
Рора тут же взвизгивает, и мне хочется закрыть ей рот, несмотря на то, что вокруг нас закрытое и пустое кафе. Одного моего строгого взгляда, кажется, достаточно, чтобы она успокоилась.
— Это очаровательно, — говорит она, энергично кивая и снова принимаясь за какую-то самодельную кружку в форме подсолнуха, которая начала терять цвет. — Я имею в виду, мальчик хоккеист и фигури…
— Нет, — огрызаюсь я, обрывая её и наклоняясь, чтобы слить воду из большой раковины. — Прекрати, ты не можешь всё романтизировать — сколько раз нам ещё придётся это обсуждать?
Она смотрит на меня так, будто я пнула щенка, но Рора — безнадежный романтик, и она уже три года моя подруга — на самом деле, моя единственная подруга. Но не важно, скольких парней она видит, с которыми я захожу в ванную или тайком выходящими из нашего общежития по утрам. Она убеждена, что моя история любви где-то там.
— Поняла? — спрашиваю я, вымыв руки. Она почти агрессивно кивает, отодвигаясь в сторону, чтобы снять фартук и дать мне пройти.
Рора ждёт всего минуту, пока я положу свой фартук в маленький шкафчик рядом с её и возьму рюкзак, прежде чем плотина прорвётся из-под её плотно сжатых губ.
— Так что… мы можем сходить на хоккейный матч?
На этот раз я не могу сдержать улыбку и слегка закатываю глаза. Но когда я смеюсь и ощущаю её руку на моём плече, когда мы вместе выходим из кафе, хихикая над какой-то шуткой, я чувствую себя нормально и хорошо. Как обычный двадцатиоднолетний студент колледжа, пусть и на мгновение.
ГЛАВА ПЯТАЯ
Риз
— Нет.
— Риз, — зовёт меня отец, и от звука его голоса у меня, вцепившегося в мраморную стойку, побелели кулаки. — Пожалуйста. Я пойду с тобой. Мы не катались вместе с тех пор, как… — он замолкает, проводя рукой по своим тёмным с проседью волосам.
— Прекрасно понимаю, — огрызаюсь я, тут же сожалея об этом, когда слова срываются с языка. — Я знаю, что ты хочешь проверить, как я катаюсь, но мне нужно сделать это самому, хорошо?
На мгновение в отце проступает уязвимость, прежде чем он кивает и возвращается к дорогой кофемашине, которая работает тихо, почти угрюмо.
— Уже хочешь ещё кофе? — спрашиваю я, пытаясь снять напряжение, из-за которого мои ноги словно приросли к полу кухни.
— Для твоей мамы, — он улыбается, медленно делая её слишком сложный латте с каким-то рисунком из пены, который он едва успевает закончить к тому времени, как мама входит в комнату. Она одета в пушистый халат с маленькими фруктами и овощами, разбросанными по ткани, а на голове у неё толстые очки, вплетённые в волосы.
— Доброе утро, — говорю я, и она радостно улыбается мне, усаживаясь на барный стул рядом со мной.
— Как ты спал? — спрашивает она, зевая, несмотря на явную скрытую проверку, которую подразумевает её вопрос.
— Хорошо.
Это не ложь. Я хорошо выспался, что случается редко, и я пытаюсь убедить себя, что это не имеет никакого отношения к отвлекающим мыслям о некоей фигуристке.
— Хорошо, — мама улыбается. Мой отец подходит к ней сзади, ставит перед ней чашку с дымящимся кофе и целует в макушку, массируя плечи.
— Что у нас сегодня? — спрашиваю я, наклоняясь к ним.
— Я думаю… цветок?
Мой отец хмурится:
— Это должно было быть сердечко.
— Оно похоже на большой грибной шарик, — ласково говорит мама.
Я смеюсь по-настоящему, и оба моих родителя смотрят на меня. Чувство вины почти сразу же вытесняет радость. Неужели я был таким пустым даже с ними?
— Я опаздываю, — говорю я, вскакивая и хватая сумку, лежащую у двери.
— На пустой каток? — ухмыляется мама.
— Я… Э-э, да, — не утруждая себя объяснениями, я хватаю ключи и направляюсь в гараж.
Я почти ожидаю, что, когда войду, каток будет пуст, что Сэди на самом деле — лишь плод моего воображения, придуманный для того, чтобы я не чувствовал себя таким чертовски одиноким в своём беспокойстве и пустоте.