На обложке изображен очень грустный бигль в праздничной шляпе, лежащий на полу, а на нём яркими буквами написано название альбома.
— Песни Сэди для грустного демонического мозга Риса, — читаю я вслух и добавляю. — Ты неправильно написала имя Риз.
— Твои родители неправильно написали твоё имя в свидетельстве о рождении. По-твоему, это похоже на Райз. Так что, если уж на то пошло, я его исправила, — она закатывает глаза, но слегка закусывает губу, словно стесняясь. — Я сделала это прошлой ночью. Я… ну, графический дизайн — не моя специализация.
На мгновение мое сердце сжимается, словно от удара ножом, при мысли о том, что она всю ночь сидела в своей спальне, подбирая музыку и создавая обложку, чтобы она выглядела вот так. Для меня.
— Я подумала, что, может быть, ты сможешь слушать его, пока катаешься на коньках и… не знаю. Это глупо…
— Это не глупо, — резко оборвал я её. — Ты составила для меня плейлист.
— Да, — она кивает, катаясь кругами на коньках взад-вперёд, каждый раз отталкиваясь от моей груди. Я хватаю её, когда она возвращается в этот раз, чтобы удержать её прикосновение ко мне. Я держу её запястья, эгоистичный как в отношении её прикосновений, так и в отношении её времени. Достав из кармана второй комплект AirPods, я вставляю их ей в уши и осторожно отпускаю её.
— Хочешь выбрать первой?
— Думаю, тебе стоит просто перемешать их. Я так и делаю, и тогда ты сосредотачиваешься на этом, а не паникуешь.
Я навожу палец на кнопку, когда она начинает катиться в другой конец, но потом вижу, как она приостанавливается и делает выпад назад.
— Это может не сработать, и я не знаю, что тебя беспокоит, но мне помогает музыка.
Она замолкает, но невысказанные слова звучат также громко. По крайней мере, её взгляд говорит об этом: Я хотела помочь, но это всё, что у меня есть и Я вижу тебя.
— Спасибо, — говорю я, но этого кажется недостаточно.
Я нажимаю на «перемешать» и слегка смеюсь, когда в ушах начинает греметь «No Sleep Till Brooklyn».
Она быстро катается по кругу, зигзагами, разминаясь, как всегда сосредоточенная. Но когда она снова проезжает мимо меня, наши глаза встречаются, и она подпевает словам, звучащим в наших наушниках.
В моей груди зарождается смех. Я хочу остаться с ней вот так навсегда.
— Твой отец упомянул кое-что интересное...чёрт возьми!
Я поднимаю взгляд со своего места за столом и смотрю на маму, которая моет палец под краном, пока кипящий соус пузырится в кастрюле позади неё.
— Ты в порядке? — я улыбаюсь, наблюдая как она вытирает руки о фартук и поворачивается обратно к плите.
Мой отец, может, и был невероятным хоккеистом, но моя мама была известна сама по себе. «Любимица архитекторов», как её называют во многих новостных статьях и журналах, Анна Котески в основном известна тем, что проектирует величественные беседки и экстравагантные сады. Сейчас она в основном занимается несколькими благотворительными проектами в области экологичного жилья.
Тем не менее, моя мама любит готовить — независимо от того, насколько это опасно для неё и для всех, кто находится поблизости.
Почему-то появление моего отца пугает её настолько, что она роняет сковороду себе на предплечье и выкрикивает ругательства, всё же умудряясь её удержать. Мы с отцом бросаемся к ней. Пока я беру варежку с кухонного стола, чтобы взять сковороду, папа ухаживает за ней так, словно она получила опасную для жизни травму.
Пока он бормочет что-то на смеси русского и английского, мы с мамой переглядываемся и закатываем глаза.
— Может, я приготовлю ужин? — он вздыхает, отпуская её и ещё раз целуя обожжённую кожу. — На улице хорошо, выведи нашего сына во внутренний дворик и накрой на стол.
Мама берёт стопку тёмно-зелёных керамических тарелок, а я беру в руки столовые приборы, салфетки и другие необходимые для сервировки вещи, и мы вдвоём выходим из большой кухни через примыкающую к ней стеклянную оранжерею на задний двор. Гирлянды уже горят, тёплые золотистый свет добавляет янтарного сияния к шестичасовому закату.
На изготовленном на заказ дубовом столе нужно слегка смахнуть пыль, что обычно делается в это время года, когда у внешнего периметра патио, утопающего в цветах и цветущих деревьях, собирается неприличное количество людей.
— Итак, кто эта девушка?
Я давлюсь глотком воды и несколько раз кашляю, пока моя мать — предательница, смеётся и ждёт, пока я приду в себя.
— О чем ты говоришь?
— Ясно, что о девушке.
Мои пальца танцуют по запотевшей поверхности стакана:
— Папа что-то сказал?
Её глаза сверкают, как будто я признаюсь в любви той, кого она представляет:
— А он должен был?
— Нет.
— Риз, если твой отец узнает о девушке до меня, я никогда тебе этого не прощу, — она с минуту сверлит меня взглядом, прежде чем расслабиться с понимающей улыбкой. — Кроме того, я думала, ты всё ещё держишь его в ежовых рукавицах, когда дело касается твоей личной жизни после инцидента на выпускном.
При одном воспоминании о выпускном по всему телу пробегает дрожь, загоняя воспоминания обратно за кирпичную стену в моём мозгу.
— Не напоминай мне, — я снова качаю головой. — Почему ты вообще думаешь, что у меня кто-то есть?
Я жду, что она слегка поддразнит меня, но её голос становится тихим, ка шёпот, которым она утешала меня в детстве после каждой неудачи, ссадины или ушиба.
— Потому что ты мой сын, частичка моего сердца, любовь моя, и ты тонул. Может, ты и сейчас тонешь.
Мне становится не по себе. Конечно, моя мать знает, ведь она так часто спасала меня от кошмаров.
— Наверное, — вздыхаю я, беспокойно двигаясь на месте.
— Но в последнее время ты стал каким-то другим?
Она ждёт, что я заполню пробелы, но я не уверен, что сказать. Что есть девушка, по крайней мере, для меня, даже если она всегда будет держать меня на расстоянии вытянутой руки. Ничего страшного, я буду держаться от неё на расстоянии, пока это означает, что она всё ещё рядом со мной, прогоняя тени, заполняющие моё опустошенное тело.
Я знаю, это вредно для здоровья. Мне просто всё равно.
— Сэди — просто подруга.
— Сэди? Красивое имя.
Хорошенькая.
Я прикусываю язык и провожу рукой по колену, пытаясь унять дрожь.
— Мы вместе катаемся по утрам. Она фигуристка, тоже из Уотерфелла.
— Да?
— Не думаю, что я её нравлюсь, — фыркаю я, не в силах перестать говорить о ней, раз уж начал. — Но она забавная. И у неё хорошая музыка.
— Похоже, она классная девушка.
— Мне нравится кататься с ней на коньках, — слова льются потоком, как рвотные массы.
— Сердитая? — спрашивает папа, подходя ко мне, чтобы поставить блюдо с баклажанами и пармезаном в центр стола. — У неё очаровательные братья.
— У неё есть братья? — спрашивает мама, быстро целуя папу в щёку, прежде чем успокоиться, пока мы расставляем по кругу запечённые овощи, салат «Цезарь» и пасту.
— Оливер и Лиам, — отвечаю я. — Оливер довольно хорош.
— Более, чем хорош. Этот парень — звезда. А маленький Лиам — самый симпатичный ребёнок, которого я когда-либо видел, rybochka, у него есть веснушки и не хватает зубов.
Доедая, мама немного подождала, прежде чем добавить:
— Значит, они есть в программе? Это хорошо.
— Не знал, что ты катался с кем-то на катке в те ранние утренние часы, — в его словах нет обвинения, по крайней мере, по-настоящему, но я всё равно напрягаюсь.
Ложь срывается с моих губ:
— Я пригасил её. Мы, э-э, вместе учились в прошлом году.
— Приз «Самый худший лжец в мире» по-прежнему принадлежит тебе, Риз, — мама вздыхает и тянется через стол за бутылкой вина. Папа опережает её и наполняет ей бокал.
Приятно говорить о ней, хотя бы немного, но это ещё одно напоминание о том, что, как бы часто я ни думал о ней — о том, как её серые глаза смотрят на меня, о её музыке в моих наушниках после очередного кошмара, о фантазиях про её бедра в моих руках, преследующих мою пустую голову, — Сэди на самом деле ничего для меня не значит. Я сомневаюсь, что она вообще назвала бы нас друзьями.
Тем временем я отчаянно хочу быть рядом с ней.