— Гвэйн! Хватит! Что на тебя нашло? Встань! Выплюнь гадость, — я пытался оттащить его от Гаранина-старшего, но волк только сильнее сжал челюсти, однако, крови не было видно.
Приглядевшись, я увидел, что всё это время Гвэйн держался зубами исключительно за рукав костюма Гаранина. Но вот душил он мужика очень даже серьёзно, основательно так душил, придавив к полу и наступив на горло лапой. Папаша уже совершенно не напоминал сына, цвет лица у него стал совершенно другой.
— Да хватит тебе! Перестань его валять! Тебя за нападение сейчас запрут в клетке и больше не выпустят, — я не понимал, почему нёс подобную чушь. Если честно, мне, наверное, впервые в жизни стало страшно. Мне было страшно за Гвэйна. Что может сделать моему волку этот неприятный человек после того, как мы снимем с него эту скотину? В то, что он спустит всё на тормозах, мне не верилось.
— Гвэйн, хватит играться. Отпусти его уже, — спокойно произнёс Роман, но волк только мотнул лобастой головой и хоть выпустил из пасти рукав, ещё сильнее надавил огромной лапой на горло уже закатывающему глаза мужчине.
И тут меня накрыло осознание неизбежного: он же его сейчас убьёт, просто убьёт, и тогда мы все вместе окажемся в специальной тюрьме для магов, без права досрочного освобождения. И сможем рассчитывать только на свидание с родственниками через пуленепробиваемое стекло раз в месяц, при хорошем поведении. А то, что именно так и будет, не было никаких сомнений. Троицкий сразу сказал, что за все выходки моего питомца я буду отвечать лично и по полной.
— Гвэйн, Гришке отдам на опыты! — крикнул я, стараясь достучаться до этой псины. — Лично патроны заряжу и обойму ими набью!
Вот сейчас волк полностью проникся моими угрозами. Он отскочил от чуть-чуть недодушенной жертвы со скоростью чемпиона мира по спринту. Взвизгнув, эта белая тварь прижалась к стене.
Похоже, Гвэйн боится только одно существо на целом свете — императора Григория, неважно в каком состоянии он сейчас пребывает. Вон как от одного упоминания имени императора поджал хвост и, поскуливая, продолжал жаться к стене. И вот как я буду на него влиять, когда Лазарев выполнит свою угрозу и покинет нас? Гвэйн же больше никого в грош не ставит.
Решив, что подумаю об этом как-нибудь потом, я опустился на колени перед постепенно приходившей в себя жертвой лазаревского эксперимента. Бегло осмотрев мужчину, крови не обнаружил. Хоть это радует. Получается, что эта тварь действительно всё понимает и намеренно не укусила его, чтобы не заразить. В это время Гаранин-старший поднялся на ноги, потёр шею, на которой отчётливо были заметны наливающиеся красным отметины от тяжёлой лапы, и в упор посмотрел на своего сына:
— Мы не закончили.
— Как вам будет угодно. — Поклонился Роман и отвернулся. М-да, весело, конечно. И неприятно, Прекраснейшая раздери.
Гаранин-старший бросил на меня злобный взгляд и, не говоря больше ни слова, наконец-то ушёл. На всё ещё жмущегося к стене волка он даже не посмотрел. А Рома тем временем сполз по стене и, усевшись на холодный пол, начал гладить Гвэйна.
— Ничего не говори, — неожиданно проговорил он и уставился на меня. Я сел рядом с ним.
— Ром, это не моё дело, но…
— Да, Дима, это не твоё дело. У нас возникли некоторые разногласия, только и всего.
— Я так и понял, — я посмотрел на него. Он сидел и невидящим взглядом смотрел в противоположную стену. Если не хочет говорить, его право. Я вообще сомневаюсь, что он когда-либо будет разговаривать со мной по душам. — Что будет с Гвэйном?
— А что будет с Гвэйном? — он усмехнулся. — Пёсик решил поиграться, кто докажет обратное?
— Я только не могу понять, почему он захотел поиграться, — я посмотрел на волка, который спокойно лежал, положив морду на колени Роману.
— Я тоже, Дим. Я тоже. Кстати, кто такой Гришка? — с любопытством поинтересовался Гаранин, постепенно приходя в себя.
— Это мой… — я замялся, затем покосился на Гвэйна и быстро проговорил, — это мой прадедушка. У него с Гвэйном тоже возникли кое-какие разногласия.
После этого я замолчал. К счастью, Роман не стал больше поднимать эту скользкую для меня тему.
Мы просидели так довольно долго. Мне не хотелось мешать Роме, а тот, в свою очередь, не хотел, судя по виду, ничего. Он просто сидел с закрытыми глазами.