— Почему вы так бледны? Чего вы так смертельно боитесь?
Она, казалось, вот-вот забьется в истерике. Сверкнул узкий нож — вероятно, он был спрятан у нее в рукаве, — и она замахнулась им на Холмса. Женская рука была быстрой, но мужская оказалась проворнее. Он схватил ее за запястье и прижал руку к спинке; запястье слегка повернулось, и нож выпал, отскочил от низкой каминной решетки и угодил в огонь.
— Странный предмет для машинистки: вы что, пользуетесь им в своей работе?
Она уже боролась с ним изо всех сил, что-то, казалось, сводит ее с ума. Он употреблял свою силу пассивно, схватив ее за плечи и не давая ей встать с кресла. Однако он стоял сбоку, а не прямо перед ней, стараясь не загораживать от нее камин.
— Дайте мне встать! Дайте мне встать!
— Только после того, как вы объяснитесь, — проговорил он.
Она вдруг обмякла, как будто внутри у нее что-то сломалось, превратилась в безвольную, рыхлую массу.
— Вон там, над цинковой перегородкой, ружье… направленное на это кресло! В любую минуту… Обрез, заряженный…
— Кто поставил его туда? — безжалостно допытывался он.
— Я! Скорее — дайте мне встать!
— Почему? Отвечайте мне — почему?
— Потому что я вдова Ника Киллина… и я пришла сюда, чтобы убить вас, Холмс!
— Довольно, — бросил он и отступил назад.
Только Холмс опоздал. Как только он убрал руку, что-то ослепительно вспыхнуло, раздался грохот, его лицо озарилось, а женщину окутал густой клуб дыма, как будто его выдули из камина мехи, работающие не в ту сторону.
Она судорожно вздохнула, рванулась, будто пытаясь убежать, на этот раз лишь в силу рефлекса, затем опять поникла, глядя на него сквозь обволакивавшую ее дымку.
— С вами ничего не случилось, — успокоил он ее. — Прежде чем разжечь камин во второй раз, я разрядил обрез, оставив в нем только порох. Меня спасла записывающая машина: когда вы приходили сюда прошлой ночью, вы, должно быть, случайно задели за рычаг, она включилась и все записала: от первого скрипа половицы до установки на место цинкового листа над камином. Я лишь не мог определить, которая из вас это сделала: потому-то мне и пришлось подвергнуть вас испытанию в кресле.
Дверь стремительно распахнулась, на пороге с испуганным побелевшим лицом появилась Фредди Кэмерон:
— Что это было?
Холмс, как это ни странно, заговорил с ней намного резче и грубее, чем говорил с женщиной, сидевшей в кресле: так говорят со щенком или младенцем, который не в состоянии отвечать за свои действия.
— Убирайся отсюда, школьное отродье! — заорал он. — Жалкая охотница за автографами, поклонница суперменов! А не то выйду да так отшлепаю, что вата тебе понадобится не только на лодыжке!
Дверь закрылась в два раза быстрей, чем открылась, — шокированная девушка ушам своим не поверила!
Он повернулся к поникшей, обмякшей фигуре, съежившейся в кресле. Казалось, что женщина подвешена в пустоте: одной личины она уже лишилась, а другую еще не вернула. Голос Холмса снова понизился до обычного уровня.
— А что вы собирались сделать с ней — если бы у вас все сработало? — полюбопытствовал он.
Она все еще пребывала в шоке, однако сумела слабо улыбнуться:
— А ничего. В моем списке ее нет. Опасности для меня она не представляла. Возможно, я бы ее связала, чтобы спокойно убраться отсюда, только и всего.
— По крайней мере, в раздаче смерти вы справедливы, — невольно признал он. Он посмотрел на нее, потом, не поворачиваясь к ней спиной, отошел и налил ей выпить. — Пожалуйста. Вы, похоже, прямо рассыпаетесь. Выпейте.
Опершись рукой на спинку кресла, она, пошатываясь, наконец встала. И постепенно прямо у него на глазах преобразилась: тело налилось силой, вернулся цвет лица — она стала похожа на тот фоторобот, который они однажды показывали малышу по имени Куки Морэн. Неистребимая жизненная сила вернулась к ней. Его взору предстал уже не холодный стародевический облик, характерный для мисс Китченер, а нечто волевое, яркое. Хотя волосы у нее по-прежнему пестрели сединой, последние признаки чопорной старой девы как бы отшелушились, будто сняли прозрачную целлофановую обертку. Она как-то сразу вся помолодела, превратилась в женщину, полную жизни. Женщину, не ведающую страха и умеющую красиво принять поражение. Но даже и теперь это была какая-то мстительная красота.
— Да, Холмс, я убила их всех, кроме вас. Ник мне простит. В конце концов, я ведь всего-навсего женщина. Идите, вызывайте полицию, я готова.
— Я — полиция. Холмса несколько недель назад отправили в безопасное место: он сейчас на Бермудах. С тех пор я живу его жизнью, сдираю обломки с его старых книг и наговариваю их содержание в машину. Я ждал, когда появитесь вы. Очень боялся, что меня выдаст собака: она так явно демонстрировала, что я не ее хозяин.
— Мне бы следовало заметить это, — признала она. — Из-за самоуверенности я, вероятно, стала чересчур небрежной. Со всеми другими — Блиссом, Митчеллом, Морэном и Фергюсоном — все срабатывало как часы.
— Смотрите, — сухо предупредил он, — все это записывается. — Он ткнул пальцем в сторону записывающей машины, которая легонько потрескивала.
— Неужто вы принимаете меня за обычного мелкого воришку, который пытается замести следы, выйти сухим из воды? — Во взгляде, которым она его удостоила, сквозило невыразимое презрение. — Вам еще предстоит многое узнать обо мне! Я горжусь этим! Я хочу кричать об этом на всех перекрестках, хочу, чтобы об этом узнал весь мир! — Она сделала быстрый шаг к записывающему аппарату, ее голос триумфально полился в раструб. — Я толкнула Блисса навстречу его смерти! Я дала Митчеллу цианистый калий! Из-за меня Морэн задохнулся в чулане! Я выпустила стрелу Фергюсону в сердце! Это говорит Джули Киллин. Ты слышишь меня, Ник, ты меня слышишь? Твой долг уплачен — все, кроме одного, мертвы! Ну, детектив, вот вам ваше дело. Теперь я жду вашего отмщения. Для меня оно равносильно объявлению благодарности!
— Присядьте, — сказал он. — Спешить нам некуда. Мне понадобилось два с половиной года, чтобы поймать вас, так что еще несколько минут уже не имеют значения. Я хочу поговорить с вами.
А когда она села, продолжал:
— Стало быть, вы помогли мне и все записали. Все, кроме одного. Вы не посчитали нужным добавить, почему именно вы это сделали и что это за такой необычный долг. Я узнал об этом совершенно случайно — уже сейчас. Два с лишним года я пребывал в неведении. Именно это-то и мешало мне выйти на вас. Узнал я о мотиве недавно, к счастью для Холмса. Не то он — я имею в виду настоящего Холмса — уже был бы там, где и остальные.
— Вы случайно знаете почему?! — Из глаз у нее будто посыпались искры. — Вы не могли этого знать, нет, как и никто другой. Вы что, прошли через это? Вы видели это своими собственными глазами? Две-три сухих строчки в каком-нибудь забытом, покрывшемся пылью полицейском сообщении! А это по-прежнему жалит мне сердце.
Уж сколько времени прошло, время не стоит на месте, и все же, стоит мне только закрыть глаза, как он снова со мной рядом. Ник, мой муж. Боль, ненависть, ярость снова обступают меня стеной, и я не могу забыть эту жуткую утрату. Стоит мне только закрыть глаза, и для меня снова наступает вчера, это давно прошедшее, незабываемое вчера.
Глава 3
Взгляд назад: гробик за углом
«На радость и на горе, в здоровье и немощи, пока смерть вас не разлучит?»
«Да».
«Объявляю вас мужем и женой. Да не разлучит ни один человек тех, кого Бог соединил вместе. Можешь поцеловать новобрачную».
Они робко повернулись друг к другу. Она откинула с лица тонкую паутинку вуали. Когда их губы слились в предусмотренном обрядом поцелуе, ее глаза закрылись. Она перестала быть Джули Беннет, она стала миссис Ник Киллин.