...Он обернулся и обнаружил, что Чалмерс оставил его. Одного.
Киттридж остановился в нерешительности у двери, ведущей в комнаты жены. С тех пор как он стал десятым герцогом, ею редко пользовались. О, разумеется, ее открывали, чтобы горничные могли вытереть пыль. Но никогда по случаю, такому, как сейчас, столь серьезному и важному для наследства. Правила, эти невысказанные обрывки фольклора, приправленные для разнообразия традициями, диктовали, что он, конечно, переспит с ней, засеет ее, будем надеяться, плодородное лоно потомством, которое унаследует его герцогство. После этого ему нечего будет делать, кроме ежегодных визитов, чтобы заново познакомиться со своей герцогиней. Или, может быть, она пожелает приехать в столицу и заводить свои собственные романы? Не раньше, разумеется, чем отцовство его ребенка будет вне всяких подозрений.
Он убеждал себя, что они прекрасно поладят: немного взаимно приятного секса, чуточка привязанности; соглашение, что они в идеальной гармонии будут игнорировать друг друга.
Он без особых церемоний открыл дверь между их комнатами.
Она вздрогнула, как пугливая лесная нимфа. Или как зверек — кролик, может быть, или белка, с этими роскошными каштановыми волосами. Нет, сова, чьи огромные карие глаза смотрели на него, как будто он схватил ее с залитого лунным светом насеста и осветил факелом. Огромная постель поглотила ее, одетую в отделанную кружевом шелковую ночную рубашку с прямоугольным вырезом. Ей следовало бы выглядеть почти ребенком. Вместо этого она была похожа на чувственную и непокорную любовницу, которая, согрешив, с возбуждением ждала наказания. Идиотская мысль.
У этого акта не будет свидетелей. А когда-то это было традицией. В конце концов, он же пэр королевства. Сейчас это казалось вульгарным посмешищем, которое он запретил: иначе двадцать его друзей без особых церемоний вломились бы в спальню, улюлюкая и завывая, как волки, почуявшие добычу.
Тщательный осмотр невесты с целью убедиться в ее невинности был еще одним допотопным и варварским обычаем, от которого он отказался. Ему не нравилась мысль, что к будущей герцогине будет прикасаться кто-то, кроме него самого.
Он заговорил с ней в первый раз после произнесения брачных клятв.
— Потребуется ли от меня солгать собравшимся гостям?
Увидев ее смущенный взгляд, он улыбнулся. И все-таки ему нужен был ответ. На этом основывалось отцовство его ребенка.
— Будет ли необходимость фабриковать доказательства, мадам?
Она отрицательно покачала головой, растрепывая локоны, искусно уложенные на ее плечах.
Он вдруг понял, что она понятия не имеет, о чем именно он спрашивает. Просто сам тон его вопроса потребовал от нее отрицательного ответа. Он подошел ближе к кровати, отдавая себе отчет, что каждый его шаг заставляет ее напрягаться все сильнее. И все же она не отпрянула, не попятилась и не предприняла никакой разумной попытки остановить его приближение. Отважное создание.
— Мы, как того требует традиция, будем обязаны вывесить нашу простыню из восточного крыла. Если у вас есть сомнения в вашей девственности, мадам, я бы посоветовал сообщить о них сейчас. Такой недостаток, хотя и прискорбный, можно возместить, сделав необходимые приготовления.
— У меня нет сомнений.
Какой тихий был у нее голос. Какой трепетный, как будто нежному ветерку вдруг была дарована речь. Страх ли сделал его таким, или она всегда говорит так? Он не знал, поскольку всего однажды перекинулся с ней парой слов. Тогда она была дразнящим эльфом, который смеялся над ним, а потом он заставил ее замолчать, поцеловав.
Он наклонился и поцеловал ее сейчас, возможно, в благодарность или как бы извиняясь. Это был слишком стремительный жест, чтобы дать ей какое-то предупреждение, слишком внезапное движение, чтобы разжечь ее страх перед ним. Ее губы были нежными и пухлыми под его губами. А так, значит, вот она какая. Три года так и не ослабили воспоминание. Как в высшей степени странно: из всех женщин, с которыми он был связан, всех тех шлюх, которым платил, и чужих жен, которых обольщал, поцелуй только этой одной девицы должен был остаться так ярко в его памяти.
— И на этой простыне будет девственная кровь, мадам? — Безжалостные слова из губ, таких же мягких и зовущих, как бархат. Когда она вздрогнула, он отстранился, глядя в глаза, которые потеплели. — Ну же, вы совсем не так невинны, несомненно.
Она побледнела? А он был намеренно жесток?
Его пальцы проскользили по ее руке вниз, пока не сжали ее кисть. Он взял ее руку в свою большую ладонь. Которая из них дрожит? Заинтригованный, он сел рядом с ней.