И, сжавшись, спокойно встаю, позволяя Азату подняться.
– Храбрая девочка, – тихо говорит он, берет с сундука ковшик, затем подходит ко мне и, приподняв за подбородок, мягко целует.
И я опять позволяю, не сопротивляюсь. Поцелуй обжигает сладостью и одновременно горечью. Так странно. Так… Непонятно.
– Не бойся, я очень скоро, – оторвавшись от меня, Азат проводит большим пальцем по нижней губе, смотрит внимательно и, поколебавшись, выходит из пещеры.
А я смотрю ему вслед… И думаю не об опасности, которой мы тут подвергаемся, а о том, почему мне приятны его поцелуи. И что изменилось за каких-то полчаса…
Странный способ забыться, отключиться от ужасной реальности. Как психолог, хоть и будущий, я понимаю эти механизмы. Они довольно интересны.
Если, конечно, не испытываешь их на себе…
Азат возвращается и в самом деле быстро.
Приносит полный ковшик вкусной, ледяной воды.
– Вот, пей, но по чуть-чуть, она тут с ледника прямо.
Я пью, а Азат смотрит на меня и улыбается.
– Хорошо, что вода есть. Надо посмотреть, что там с дошиком, который мы сюда таскали с братьями.
– Дошик? – не понимаю я.
– Да… Это… Такая лапша быстрого приготовления… У вас нет, что ли?
– Эмм… Есть, наверно… – я припоминаю давно виденную рекламу, – просто мама никогда… И в маркете я не видела…
– Какая ты… Европейка, – белозубо улыбается Азат, – а мы с братьями покупали специально сюда. Сначала консервы тут были, да заготовки бабушкины… Но они столько не стоят, точно, да и не очень удобно. А дошик – заварил водой кипяченой – и все.
Я только киваю. Разумно. Вообще, судя по обстановке и по подготовке, мальчишки были очень продуманные.
Азат, между тем, начинает рыться в сундуке.
– О, пять пачек! – усмехается, – это на тот случай, если спасатели будут долго разбирать завал.
Я, до этого спокойно разглядывающая стены пещеры, при его словах снова думаю о нашем шатком положении и, зябко вздрогнув, присаживаюсь на пыльный мат.
Он уже, собственно, не такой пыльный. Мы его своей одеждой обтерли.
– Эй, – Азат, бросив яркие пачки с лапшой, подсаживается рядом, обхватывает за плечи, – ты чего? Вообще не думай! Нас вытащат!
– Да, конечно… – послушно соглашаюсь я, – конечно…
– Давай лучше приляг, – Азат снимает с себя куртку, сворачивает и кладет в изголовье мата, – уже темнеет, наверно. Чего волноваться впустую? А, когда за нами придут, я тебя разбужу…
Я ложусь на мат, голова кажется тяжелой и гулкой. Наверно, и правда, лучше полежать… Просто полежать, я, конечно, не усну…
Азат опять роется в сундуке, а я смотрю на его мощную спину, обтянутую простой белой футболкой. Ему идет. Кожа смуглая, футболка кажется белоснежной…
Красивый… Зачем ему все это?
В его слова про внезапно пробудившуюся страсть не верится.
Я – не из тех, кто может в мужчине чувства вызвать… По крайней мере, ничего подобного раньше не было.
И, когда в школе училась, и потом… Конечно, родители строго контролировали, да мне бы и самой никогда в голову не пришло… Это неправильно, это неловко…
Но взгляды-то я бы точно заметила. Если б они были.
Но не было.
Здесь точно что-то другое. Точно.
Азат достает из сундука сложенный плед, осматривает его, косится на меня и идет к выходу из пещеры.
Слышу, как он встряхивает пыльную ткань там, затем возвращается и укрывает меня. Неожиданно понимаю, что все это время непроизвольно дрожала. И только теперь, укрытая плотной материей, очень похожей на изделие домашнего труда, что-то вроде пэчворка, чуть-чуть расслабляюсь.
– Закрывай глаза, сладкая, – тихо говорит Азат, – а, когда проснешься, мы уже будем снаружи.
И такая уверенность в его голосе, что я и в самом деле закрываю глаза.
И, незаметно для себя, засыпаю…
Разговоры ни о чем
– Слушай, а тебе какая музыка нравится? Ну, из ваших?
– Из наших?
– Да, европейских.
– Не знаю… – задумываюсь, а что мне в самом деле нравится? И не могу припомнить ничего, кроме совершенно классических вещей, который на слуху. – Я, честно говоря, не слушаю. Привыкла к тишине. Я даже наушники шумоподавляющие надевала, когда уроки делала, чтоб звуков лишних не слышать…
– Но ты красиво двигалась там, в клубе.
– А… Это случайность…
В разговоре возникает пауза, потому что я опять краснею, припоминая, как танцевала в клубе, забывая обо всем, кроме музыки. И его волчьего взгляда из темноты зала.
Азат, наверно, тоже вспоминает этот момент, потому что смотрит на меня похоже. Так же, как и тогда, жадно и жарко.