– Не надо, – махнула она рукой, не давая мне помогать. – Я здесь хозяйка, ты гостья, а поэтому, если не хочешь уходить в свою комнату, просто посиди. Не нужно постоянно благодарить и пытаться хоть что-то сделать взамен. Не считай, что должна, если тебя понимают и принимают. Слушай сердце, не давай разуму побеждать. Иногда ум должен проигрывать.
Она опять говорила загадками, а я вроде и понимала её, но не до конца. Оставалось нечто неуловимое, что ускользало от меня. Мне казалось: она говорит о чём-то между строк, а я никак не могла прочитать её послание.
И вот я осталась одна на какое-то время. Смотрела в окно и дышала воздухом, что пах грозой или дождём – не понять. А рядом снова мужчина, что вызывает во мне бурю, а сердце, на которое Раиса сегодня дважды указала, не может разобраться: нравится мне Родион или нет? Или то, что я чувствую к Роберту, я машинально переношу на его зеркальную копию?..
Рядом, на подоконник, тихо запрыгивает кошка. Та самая, чёрная, что сидела с нами на стуле, как член семьи.
– Рысь, – протягиваю я руку, чтобы приласкать животное, что сливается с теменью.
– Осторожно! – предупреждает Родион, но он опоздал: кошка, зашипев, цапнула меня. Невероятная боль. Как вспышка. Как молния – не вздохнуть.
Род сжимает моё запястье. Запоздало. У кошки реакция лучше.
– Пойдём, я обработаю тебе рану. Её надо промыть, чтобы не было неприятностей.
На самом деле, он всё же успел – я одёрнула руку в последний момент и клыки только кожу вспороли. Ранки неглубокие. Могло быть гораздо хуже.
Он ведёт меня в ванную, а я иду за ним безропотно. Мне нравится быть ведомой. И даже слабой нравится быть, когда всё решают за тебя. Не испытываю ни стыда, ни неловкости – плыву по течению. Пусть кто-то сильный возьмёт на себя ответственность даже за такую малость.
Родион не ругается и не ворчит, как, бывало, это делал папа. Папе не нравилась моя инфантильность, он всегда говорил, что добро должно быть с кулаками, а за себя нужно уметь постоять. А мне всегда нравилось, когда обо мне заботились.
Родион же молча промывает тщательно ранки, а потом обрабатывает их. Он высокий, сильный, гибкий, у него всё выходит споро, будто он всю жизнь девушкам ранки лечил.
– А теперь спать, Лейсан, – ведёт он меня в комнату, – завтра тяжёлый день. Не для тебя. Но спать всё равно нужно.
Мне даже захотелось притормозить, как упрямому ослику. Он считает, что я путаюсь под ногами, мешаю? В то время, как я пытаюсь всеми способами быть как можно незаметнее?
Но спорить не стала. Высвободила только руку, посмотрела Родиону в глаза.
– Спокойной ночи, – сказала как можно твёрже, и закрыла перед его носом дверь.
Это было очень смело с моей стороны, и я собой гордилась. Маленький бунт, а я мятежница.
Он мог бы выбить дверь ногой, например. Но вряд ли стал бы делать это в доме своей сестры. Может, поэтому я позволила себе быть немножечко дерзкой. Вряд ли ему понравилось. Кажется, он что-то хотел сказать.
Чуть позже – откат и стыдно. Расцарапанную Рыськой ладонь жжёт. Род всё же возился со мной, а я не смогла быть до конца благодарной. Но чувство вины – плохой советчик, и чтобы не накрутить себя ещё больше, я выбрасываю всё из головы.
– На новом месте приснись жених невесте, – бормочу я после душа дурацкую присказку – вспомнилось вдруг.
Засыпаю легко, но и во сне не получаю ответа на свой вопрос: бегу за мужчиной с лицом Роберта и Родиона. Бегу и не знаю, кто из них уверенно шагает вперёд. Так быстро, что я едва успеваю.
Мне бы окликнуть – и мужчина бы отозвался, но вместо языка – гиря.
Что, если я ошибусь? Позову Роберта, а окажется, что это Родион? Он ведь не обернётся, и мне придётся идти в темноте одной, а я всего боюсь, трушу. Мне не хочется брести в одиночестве.
Просыпаюсь я с бешено колотящимся сердцем и со слезами на глазах.
– Дурацкий сон! – сержусь, скорее, сама на себя и понимаю, предчувствую, наверное: этот день – особенный. После него всё изменится.
Я знаю: все события сегодня пройдут без меня. Они все отправляются на кладбище, а я остаюсь в пустом доме.
– Ничего не бойся, – подмигивает мне Рая. – Здесь безопасно.