Я уверен, что Катрин приезжала в тринадцатый округ, чтобы защитить Аннабель, иначе она бы не действовала с ней заодно после смерти Фабьена. Она бы не позволила ей занять столько места в ее жизни. А места было много, потому что мой брат умер, а я потерял свое. Она тоже не могла жить без Аннабель. В этой женщине было что-то колдовское, против чего не могли устоять ни мужчины, ни женщины, только она сама. Аннабель в отличие от всех людей, которых она притягивала, не могла себя полюбить. Безразличие — немая сестра отвращения. Мы думаем, что равнодушны к человеку, тогда как мы испытываем к нему отвращение настолько, что не способны что бы то ни было почувствовать к нему. Аннабель себя ненавидела. В этом ли был источник ее привлекательности?
Когда Катрин мне позвонила, ее голос звучал резко и шероховато на фоне уличного шума. Она пыталась добавить некоторую торжественность при объявлении разрыва со мной. Как взрыв возмущения в вечерних новостях. Я был преступником и должен понести старинное наказание в виде изгнания из их дома в Мароле. Все родители должны расставаться со своими детьми, когда те достигают зрелого возраста, потому что они уже не дети. Я ответил своей матери с игривой и сердечной простотой, как если бы она мне объявила об отмене обеда в городе или на выходных в Мароле. Почему она бросила меня: чтобы отомстить за Фабьена или чтобы наказать меня за то, что я зарился на добычу, которую она сама желала и, в конце концов, унесла, как старая хитрая львица в своей зубастой пасти в логово в глубине Бри, с тех пор недоступное ни одному самцу?
* * *
Ночью я отключаю мобильный телефон, но не отключаю домашний. Он зазвонил в три часа ночи. Я подумал, что мне звонит Аннабель, чтобы сказать, что она меня любит и требует, чтобы я немедленно приехал к ней на Батиньоль. Я снял трубку, в надежде на то, что считал бессмысленным и абсурдным. Кто-то выл мне на ухо:
— Фабьен умер!
Мужчина или женщина? Я бы сказал, что мужчина, если бы таковой был в моем окружении. Это была Софи. Сжигаемая горем, как факелом. Она чередовала слезы, стоны и крики. Хотя это был мой брат, а не ее. Я спросил, как это случилось. Фабьен упал с мотоцикла на отдаленном бульваре. Превосходный мотоциклист, он не мог упасть сам, разве что под влиянием наркотиков или алкоголя. Или того и другого сразу, потому что он любил их смешивать. Действительно, он возвращался с вечеринки. Откуда Софи знала об этом? Он ей звонил накануне. Они договорились пообедать вместе сегодня в «Бистро 121» на улице де ля Конвансьон. Он выбрал ресторан поближе к ней и хотел, чтобы она принесла малыша. Теперь слезы Софи текли ручьем, топя ее объяснения в шуме потоков.
— Кто тебя сообщил?
— Аннабель. Ей только что позвонила твоя мать.
Я подумал, если Катрин не сообщила мне о смерти Фабьена, была ли она уверена, что это сделает Софи? Она могла избавить себя от этого труда: на рассвете об этом заговорили бы на всех радиостанциях. Наказанием для торговки сырами за то, что она мне изменила с моим братом, будет то, что всю жизнь она так и не узнает, что намеревался сказать ей Фабьен в тот день в «Бистро 121». Что он любил именно ее? Что он хотел, чтобы она переехала в квартиру в Нейи вместе с ребенком? Каждый раз, когда мы вспоминаем моего брата, во время просмотра какого-нибудь его фильма по телевизору, я вижу, как этот вопрос вспыхивает подобно падающей звезде за квадратными очками моей супруги и теряется в потемках ее мозга.
В тот вечер после моего объяснения с Фабьеном в «Черном трюфеле» я кружил на машине по семнадцатому и восемнадцатому округам в течение часа или двух, перед тем как отправиться на улицу Рей, где и я остался. Я спросил Софи, нуждается ли она в чем-либо.
— Да, чтобы ты был возле меня.
— Как малыш? — спросил я, чтобы подумать над ее просьбой.
— О Боже, это все, что мне остается…
Мысленно я закончил ее фразу: от Фабьена. Как она могла быть уверена, что Жан — сын моего брата? Это был младенец, а младенцы ни на кого не похожи. Мы не делали анализа ДНК. Может быть, Софи сделала его втайне от меня? Но волос брата был у меня, а не у нее. Она могла во время их венгерских объятий вырвать у него несколько волосков и заботливо сохранить на дне какой-нибудь декоративной коробочки, которые она коллекционировала.
Мертвые в нашем сознании сразу же становятся детьми, какими они когда-то были. Я видел Фабьена в пять, десять, пятнадцать лет. Я его сразу же полюбил. Мои школьные товарищи упрекали меня в том, что я слишком много о нем заботился, как будто это была моя сестра. В нашей семье мы придумали для меня прозвище «брат-наседка». Это было в то время, когда по телевизору шел телесериал «Папа-наседка» с Сади Ребботом. Актер, умерший в Париже 12 октября 1994 года и похороненный на кладбище в Тиэ (Валь де Марн), играл персонажа, в которого я действительно верил. Верил в то, что он жил, в то, что написал и снял всю эту историю, автор которой — Даниэль Гольденберг. Я не пропустил ни одной серии. Я тоже мечтал об огромном доме, в котором была бы куча детей. Такой дом существует: он находится в Мароле. Но я не имею права туда приезжать.