Дверь отворилась, и вошла Аннабель. Она мне улыбнулась, и ее улыбка говорила мне, что я дурак.
* * *
Накануне я более часа осматривал то, что считал своим будущим кварталом. Мне нравится момент, когда люди возвращаются к себе домой, но, возможно, что это не всем нравится. Дом Аннабель находился между бутиком, где торговали мехами, и индийским ресторанчиком. Быть может, здесь, в «Звезде Кашмира», девушка ужинала с Фабьеном в тот вечер. Скорее всего, он ее пригласил в местечко получше. Точнее, в «Ги Савуа» на улице Тройон. Фабьен заказал бордо, чем очень позабавил Аннабель. Затем он развернул то, что она приняла за любовное письмо или, по крайней мере, за извинения в письменном виде, но это оказалась только что подписанная купчая на квартиру в Нейи. Он не попросил ее руки, но предложил переехать вместе с ним на новую квартиру, как только там закончится ремонт. Продлиться он может пять-шесть месяцев, так как в квартире 175 квадратных метров. Она сказала, что за это время он может тысячу раз поменять свое решение. «Ты тоже», — ответил он, поднимая бокал с вином за их хаотичную, но крепкую любовь. После тающих во рту шоколадных пирожных с миндалем они вернулись на мотоцикле в Батиньоль. На Аннабель был шлем, который некоторое время был моим, но в конечном итоге станет шлемом моего брата.
На площади Ришар Баре есть отделение банка «BNP Paribas». Я увидел в этом добрый знак, так как это мой банк. Сняв деньги в автомате, можно поужинать с Аннабель в «Синамоне» или в «Кафе Жюль». Мы старались не есть перед телевизором блюда из китайского ресторана: у них не очень привлекательный вид. Я шел под огромным куполом неба но улице Рима, но другую сторону железной дороги. На первом этаже дома номер 89 находится магазин шлемов. Я подумал, что именно в этом магазине Фабьен мог купить свои шлемы «Шуберт концепт». Лицей «Шапталь» с потухшими окнами был похож на теплоход, выброшенный на тротуар. Вот так гулял бы я меж голыми деревьями но бульвару Батиньоль через недельку или две. Возможно, что эта мысль у меня возникла в тот самый момент, когда мой брат звонил Аннабель, чтобы пригласить ее на ужин: он хотел ей сообщить важную новость. «Ты беременный?» — спросила она его, так как она тоже была дура.
За обедом Катрин и Фабьен сидели бок о бок напротив меня и Аннабель, за столом как всегда председательствовал Саверио со своими обычными теориями о глобализации. Я снова любовался ослепительной красотой своего брата и матери. Катрин выглядела так молодо, а Фабьен так устало, что можно было не заметить разницы в возрасте, особенно против света. Они были похожи друг на друга, как давно женатая пара или как одинокие брат и сестра, живущие под одной крышей. Аннабель, как и я. тоже была очарована этими двумя тонкими лицами, с правильными чертами и светлыми глазами.
— Наша кусейла тебе не нравится? — спросила меня Катрин. Когда она упоминала страну, в которой родилась, часто посредством кухни, у нее появлялся североафриканский акцент, а между тем она была внучкой и дочерью французских военных, из старинного рода Шасераль, уходящего корнями в XVII век. Они были коренными французами из центрального региона Юра и ступили на алжирскую землю только с целью наведения там республиканского порядка. Они не насаживали там виноградников и не эксплуатировали местных жителей. Я сказал, что мне больше нравится паэлья. С моей точки зрения, манная крупа не очень хорошо сочеталась с креветками. Аннабель повернулась ко мне своими квадратными плечами, плоской грудью и пушистой челкой, протестуя:
— Как подумаю о том, как я старалась!
— Твое блюдо — просто объедение, — сказал ей Фабьен.
— Я знала, что из двух братьев ты самый любезный, — ответила она.
Я отодвинул тарелку и налил себе вина. Саверио достал из погреба моего отца две бутылки вина «Шато-игьем». Похоже, пришло время, когда я должен выйти из-за этого стола, из этого дома, выехать из города, из страны. Мой брат окончательно меня доконал. Это тайная цель всех младших братьев по отношению к старшим, даже когда они их любят. Фабьен любил меня, так как я всегда был к нему добр и отстаивал его интересы, особенно перед нашей матерью, хотя она уже тогда имела склонность ему покровительствовать. Я всегда его выслушивал, поддерживал, защищал. После смерти папы я чувствовал ответственность за него. Мне кажется, что мертв он из-за того, что мы перестали видеться, а значит, в этом есть и моя вина, даже если решение о разрыве, за несколько дней до аварии, принял именно Фабьен.