Когда они плыли на юг от залива Донегол, то обнаружили, что береговая линия была скалистой. Торчащие из воды валуны не позволили им пристать к берегу вчера вечером, и Йоранд сбросил якорный камень за борт. Ночь они провели рядом, ютясь на изогнутом дне лодки. Если бы Бренну не мучила тошнота, она бы, пожалуй, даже получила удовольствие, созерцая звезды, зажигающиеся на ночном небе, подобно свечам в ризнице часовни.
К ее собственному удивлению, ей даже понравилось спать рядом с этим большим нормандцем. Конечно, прочная кровать на тверди суши была намного приятнее, но тихо спящий Йоранд успокаивал ее своим глубоким, мерным дыханием. Раз во сне он протянул руку и обнял девушку, прижав ее к себе ближе. Она чувствовала, как его дыхание ласкает ее шею сзади, чувствовала спиной, как бьется его сердце. Это прикосновение было настолько простым и естественным, что у Бренны заныло в груди. Она с удивлением обнаружила, что хочет чего-то иного от отношений с этим большим нормандцем.
Бренна перебралась через борт лодки и оказалась по колени в воде. Прибойная волна ласково накатывала на ее ноги. Лодка была практически вся вытолкнута на песчаный берег. Йоранда нигде не было видно. Мгновение спустя он появился с толстым канатом, который привязал к носу лодки. Бренна встряхнула тунику и обнаружила, что та была жесткой от соли.
— Должна выдержать, — сказал Йоранд, привязывая лодку к гладкому стволу земляничного дерева. — Пойдем, если вы готовы. Здесь недалеко, — показал он куда-то. — Там течение из бухты, и вода будет менее соленой.
Бренна кивнула, и нормандец взял корзину с едой и инструментами. Вдоль ручья вилась тропинка, и они пошли по ней под густую тень древнего леса.
Эта ночь выдалась холодной, но теперь воздух был наполнен ленивой теплотой, от которой хотелось завалиться и уснуть. От плодородной земли под ногами шел сильный и насыщенный запах. Девушка глубоко вдыхала запах земли, радуясь тому, что теперь стоит на твердой суше, на столь родной сердцу лесной поляне.
Рядом с ними шумел бурный поток воды, иногда спокойно выходя из берегов, иногда исчезая в бурной стремнине между прибрежных валунов. В этих стремнинах вода была особенно глубокой и чистой. Она думала о том, как бы вернуться сюда, чтобы отмыть кожу и волосы от соли. Но Йоранд шел вперед, уже миновав пару стремнин.
— Мы зашли уже далеко, — сказала Бренна.
Йоранд наклонился и зачерпнул в ладонь воду.
— Пить можно, — прокомментировал он.
Пока Бренна собирала сухие ветки для костра, Йоранд строил навес из ветвей кедра.
— Не дворец, — признал он. Нормандец стоял, уперев руки в бока, и задумчиво рассматривал постройку. — Но это должно защитить от дождя. Когда-нибудь я построю для вас шикарный шалаш.
— Когда-нибудь! — передразнила Бренна. — В течение года и одного дня. Не забыли? Если вы решили строить для меня дом, то нам здесь лучше не останавливаться надолго по дороге в Дублин, который вы так ищете.
Глаза нормандца потемнели, как море перед грозой.
— Если вы так торопитесь, то, возможно, нам не стоит задерживаться и в аббатстве, куда вы так стремитесь?
— Нет, Йоранд, — возразила Бренна. — Мы должны заехать в аббатство. Вы обещали.
— Заедем, раз обещал, — ответил Йоранд. — Я никогда не спрашивал, но теперь, думаю, самое время рассказать, что за дело у вас там.
Нормандец встал на колени и принялся бить камнем по кремню в надежде высечь искру, которая разожжет трут.
— Вы же ненавидите путешествовать на лодке. И к тому же едва переносите меня. Но это не остановило вас от плавания. Так что же такое важное у вас в Клонмакнойзе?
Бренна досадливо сжала губы.
— Сначала я думала, что моя жизнь там. Лучшее время я провела в монастыре и хотела остаться там, чтобы работать в скрипториуме, переписывая рукописи. Я так па это надеялась, но…
Бренна замолчала. Нет, она не могла рассказать ему нею правду. Ведь если он узнает, то может отказаться помочь ей. Нужно было что-то другое.
— Я… я хотела узнать больше о своем ремесле. Вы знаете, я умею читать. Я рассказывала вам об этом?
— Возможно, лишь упоминали.
— Я умею еще и писать. Меня научил отец Михаил.
Нормандец наклонился над тлеющими угольками и осторожно подул на них. Потихоньку разгоралось пламя.
— Покажите мне, — попросил он.
Бренна разгладила ногой грязь и написала на ней прутиком слово.
— Что это? — спросил Йоранд, наклонившись над значками и внимательно их изучая.
— Это ваше имя, — ответила Бренна, показывая на буквы прутиком и произнося их: — Йо… ранд.
— Пусть так, — уклончиво ответил он и возвратился к костру. Через мгновение он повернулся к девушке и пристально посмотрел ей в глаза: — Но вы все еще не ответили на мой вопрос.
Бренна отвела взгляд.
— Полагаю, вы расскажете мне, когда будете готовы, — сказал он. — Знаете ли, между мужем и женой не должно быть тайн. Хоть мы и не делим кровать, но можем же доверять друг другу и делиться своими тайнами.
— А какой тайной поделились вы?
— Всем, что знаю, — печально ответил Йоранд. Бренна почувствовала вину за то, что еще раз напомнила ему о том, что он потерял память.
— Простите, меня, — сказала она, кладя свою руку на его. — Я к этому больше не буду возвращаться.
— Не знаю, вспоминаю ли я это или мне только кажется, но в моих снах я видел лицо, которое показалось мне очень знакомым, — сказал Йоранд, с удовольствием протягивая ноги и упираясь спиной в упавшее дерево.
— Женщина? — спросила Бренна.
Нормандец не удержался от смешка:
— Это был мальчик, темноволосый мальчик. В моих снах он был несколько старше меня. Мне приснилось, что мы попали в беду.
Бренна в ответ тихонько хихикнула. Она была довольна тем, что это оказалась не женщина. Девушка не хотела рассказывать Йоранду о том, что было для нее так дорого. Она берегла свое сердце от чувств, поскольку знала, что нормандец рано или поздно покинет ее. Но с каждым днем держать эту оборону становилось все труднее.
— Может быть, это был ваш брат? — высказала предположение Бренна.
— Возможно, но я так не думаю. Мне кажется, что этот темноволосый мальчик имел брата, который вечно втягивал нас в какие-то неприятные истории.
Йоранд попытался пересказать свой сон, насколько он запомнил его.
Бренна слушала рассказ нормандца, подбрасывая в горшок на огне вяленое мясо и какие-то коренья. Его сны действительно больше напоминали воспоминания, настолько подробными они были. Казалось, что его воспоминания были живы и иногда прорывались к нему из мира снов.
— А во сне вы не видите своей семьи, родителей? — спросила Бренна.
— Нет… странно, но, кажется, этот мальчик и есть вся моя семья, — ответил Йоранд. Он нахмурился, и его брови сошлись у переносицы. Он опустил голову, и Бренне показалось, что нормандец прислушивается к какому-то голосу, который слышит только он.
Наконец он поднял голову и сказал:
— Я воспитывался в приемной семье. Я стал частью этой семьи.
Теперь глаза Йоранда светились, и его губы были расти нуты в широкой улыбке.
— Я вспомнил. Этого мальчика звали Бьерн.
Воспоминания наводняли Йоранда. Он говорил и говорил, торопясь высказать все, что увидел в глубине своего сознания, словно боялся, что все это вновь уйдет в бездну беспамятства. Нормандец рассказал Бренне о своем детстве в норвежской деревне Согна под опекой ярла Харальда. Бренна подумала, что это, должно быть, очень благородное происхождение… примерно как у нее. Йоранд рассказывал ей об играх, в которые он играл с юным Бьерном в густых лесах Норвегии. Эта игра называлась «гномы и эльфы». Рассказывал о том, как залезал по скалистым и обрывистым склонам фьорда в гнезда чаек за яйцами.
Когда он закончил свой длинный рассказ, девушка почти заскучала. В наступившей тишине она спросила: