И тут вспомнила, за что подралась с собутыльниками в последний раз. Разливали криво. Себе по полной, а ей на донышке, ещё и посмеивались. Ох, и помяли её тогда знатно. Женщина передёрнула плечами, будто в тёплой комнате стало холодно. Влила в рот самогон и глотнула одним глотком. Взяла с тарелки картошину и принялась чистить. В тусклом свете маленькой лампочки хорошо были видны грязные руки с обломанными ногтями и чёрной каймой.
Стало почему-то стыдно. Чтобы скрыть неловкость, Анна небрежно откинулась от стола, закинула ногу на ногу. Покачивая ногой в старом войлочном сапоге, заговорила по-городскому, произнося «г» на московский лад:
- Настёна, а я тебе Говорила, что меня сеГодня брат избил?
Настя перестала жевать и уставилась на подругу.
- Та ты шо?! Нет не говорила.
- Вот тебе и шо. Пришёл снег во дворе почистил, а потом начал требовать материну пенсию. Типа, ему кредит нечем платить. КоГда я ему сказала, что денеГ уже нет, тут он на меня и кинулся с кулаками. Но я не дала себя в обиду. Всю рожу расцарапала и воротник куртки оторвала.
- Вот так Андрюшенька-душенька, - осуждающе покачала головой Настя. – Никогда бы не подумала, что он драться умеет.
- С этого места поподробнее, - вклинился в разговор подруг Алексей. - Кто такой? Где найти? Я ему самовар быстро начищу!
- Лёха, не вмешивайся, - охладила пыл заступника Настёна. – Они сами разберутся. Сегодня подрались, завтра помирятся, а ты будешь виноватым. Закусывай! Бери хлебушек, сальцо, яичко хочешь? Я почищу.
Обида накатила на Аннушку. Смотри-ка, братцу самый большой кусок хлеба подсунула. Яичко предложила. Подруга называется. Глаза начало заволакивать туманом. Светящаяся лампочка стала расплываться перед глазами. В какой-то миг мир вокруг пропал, превратившись в непроглядную чёрную ночь.
- Ань, Ань, ты чего? - затрясла её за плечо хозяйка. – Анюта, тебе плохо? Бери картошечку, сало. Закусывай!
Анна пожала плечами и покрутила головой. Картинка медленно возвратилась, высветив сначала только очертания предметов. Медленно, очень медленно, проявился цвет. Вот уже видно, что свитер на Насте персиковый, а на Лёхе голубая в белую клетку фланелевая рубашка.
Анна с независимым видом осмотрелась. Взяла кусочек нежно-розового сала, погоняла во рту, ощущая неописуемое блаженство. Пожевала. Проглотила.
- Не боись, подруга! Прорвёмся, - хотела сказать бодро и весело, а получилось как-то не очень. Голос дрожал и срывался. Посмотрела на колено, обтянутое старым трико. Огромное жирное пятно бросилось в глаза. Сцепила пальцы и прикрыла ладонями колено, продолжая качать ногой. Это ведь мать стирала одежду. Стиралка сломалась после того, как Анна напихала в неё пальто и две куртки.
Древняя стиральная машина не выдержала такого издевательства и задымилась. И пальто, и куртки пришлось выкинуть. Стиралку Анна сдала за пятьдесят рублей на металлолом. После того мать стирала руками в тазу. Старая женщина замачивала грязные вещи, намыливая их вонючим хозяйственным мылом, которого запасла в прошлой жизни целый сундук. На другой день тёрла своими покорёженными подагрой пальцами, полоскала и вывешивала сушиться на улицу. Иногда мать забывала о стирке и та стояла несколько дней, распространяя вокруг невероятную вонь. Анна, правда, частенько в тот сундук ныряла и выносила из дома мыльные запасы. Знакомая самогонщица за пять кусков мыла наливала поллитра. Не первака, конечно, но вполне сносного пойла.
Анна поскребла жирное пятно пальцем, потом понюхала.
- Ну, погоди, старая ведьма, - подумала она о матери. – Я тебя научу стирать. Будешь знать. Сижу тут, как бомжиха.
Посмотрела на Настёну, на Алексея. Они о чём-то негромко разговаривали. Прислушалась, стараясь понять о чём идёт речь. За своими мыслями Анна совсем выпала из реального времени.
- Так ты забрал тётю Олю к себе? – спросила Настя.
- Ага. Забрал. У меня дом покрепче, да и вдвоём веселее. Мы с Людкой из-за матери разругались. Она хотела её к себе забрать. Типа будет помогать с детишками нянчится. Ты же знаешь, что у сестры двойня родилась. Мать не захотела. Она со свахою не ладит. Жила в своей хате потихоньку. А тут аппендицит прихватил. Сделали операцию. Ну ты, Настёна, это всё знаешь. Сама же в больнице с моей мамкою сидела. В общем, привёз я её к себе. Пожила она, привыкла, теперь хочет жить у меня. А я и не против. Приду с работы, наготовлено, постирано, убрано, - негромко рассказывал Лёха.
Какое-то неприятное чувство то ли досады, то ли ревности начало подниматься в душе Анны.