— Ты всегда был оптимистом, Джей.
Он начал вертеть ручки. Сначала раздалось покашливание, что служило доказательством того, что в нем еще есть работающие батарейки. Затем раздались нечеткие позывные местных новостей, какая-то классическая музыка, ретро и на одном из каналов четко заиграл джаз.
— Вот о чем я говорил, — произнес он, беря меня за руку и поднимая на ноги.
— Слишком холодно для танцев. И, кроме того, я ужасно танцую. — Но я послушно протянула руки, одну, чтобы положить ему на плечо, другую — чтобы взять его за руку.
Он посмотрел на меня и грустно покачал головой.
— Ты должно быть шутишь.
— Что?
Он взял мои руки и опустил вниз до уровня талии, затем начал делать движения взад и вперед в такт музыке.
— Теперь, согни колени, — приказал он, показывая мне, что я должна делать, — и двигай бедрами.
Я выпрямилась и чуть отодвинулась.
— Я не знаю как, — сказала я.
Он притянул меня назад.
— Пригни колени. Двигай бедрами. Почувствуй движение. — Он продемонстрировал, что нужно делать. — Давай, Сара. Покажи твист. — Он озорно улыбнулся. — Покажи, на что способна белая девушка.
Я засмеялась. Высунула кончик языка. Отклонилась назад, повторив его движение. Приподняла одно колено, повторяя за ним. Он был хорошим танцором. Намного лучшим, чем я. Но это не имело значения. К тому моменту, как закончилась эта песня и началась следующая, я уже танцевала твист.
Стало теплее, скорее всего оттого, что кровь побежала быстрее. В печке уже нагорело значительное угля, так что я подбросила туда самые большие поленья, какие только смогла найти, понадеявшись, что они будут гореть медленнее и стабильнее. Мы убрали за собой мусор и навели порядок.
— На полу будет холоднее, — сказал Джексон, — но мне очень нужно прилечь хоть на минуту. Я чувствую себя разбитым. Все болит.
Я знаю, что он чувствует.
Мы положили на пол столько газет, сколько смогли. Затем положили слой одежды и наверх одеяло.
Он неловко запнулся.
— Слушай, я не знаю, как лучше выразиться, но чтобы сохранить тепло, пока мы будем спать…
— … мы должны лечь, прижавшись друг к другу, — закончила я за него.
— Именно об этом я и думал, — сказал он.
Он открыл печку и добавил еще дров, потом сложил еще несколько таким образом, чтобы ночью их можно было легко взять.
Он погасил лампу и сел возле меня. Я свернулась, положив руку себе под голову. Он расположился позади меня, укрыв нас двумя последними одеялами, положив себе за спину рюкзак для чуть большей изоляции.
Я была благодарна ему за тепло. Я чувствовала себя… в безопасности. Не чувствовала одиночества. Он был со мной во всем этом. Да самого конца.
— Ты все еще в деле, Сара? Ты сможешь пройти через все?
— Да, я все еще в деле. Этот бардак из-за меня.
— Это все не из-за тебя, — сказал он. — Это не твоя вина.
— Я все еще в деле, Джей, повторила я. — Спасибо за то, что остаешься рядом со мной.
— У меня есть свои собственные причины, основательные, чтобы хотеть, чтобы это все сработало, Сара, хотеть, чтобы время изменилось. Где-то существует лучшее будущее, и я хочу, чтобы у другого парня, Другого Джексона, оно было. Но даже если бы у меня не было других причин, я все равно должен продолжить, ведь так? В смысле, в этом другом времени, другом будущем, нацисты проиграли. Рабство закончилось в восемнадцатом веке. Жизнь будет намного лучше для многих людей. У нас нет права останавливаться.
Я поняла, что я не думала в этом ключе. Я всегда фокусировалась на своей маленькой роли. Я устроила беспорядок, который нужно убрать. И лучшее, что я могу сделать, это сделать все правильно.
Раздавался треск огня, заполнивший возникшую тишину. На улице, зимний ветер охотился, ища пути внутрь. Но я чувствовала себя в безопасности, когда Джексон находился за моей спиной.
— Какая я, — спросила я, — в том другом будущем, которое ты видел?
— Я не знаю, как это объяснить, правда. Ты… — он попытался найти слова. — В основном, ты точно такая же. Язвительная, мужественная, добрая, наблюдательная, упрямая.
Я смаковала слова.
— Но в тебе есть еще другая черта. Что-то, более взрослое, может быть. Как будто ты знаешь, что такое печаль, горе. Ты смотришь на мир с большим состраданием.
Я слышала восхищение в его голосе. Кем-то, кем я не являлась.
— Что ты имел в виду, — спросила я, — когда ты говорил «другой Джексон»?
— Ну, это же не буду я, ведь так? Это будет какой-то другой Джексон, который живет другой жизнью. Он даже не будет обо мне помнить. Я просто исчезну.
Я снова почувствовала, как подступают слезы. Это то, во что он верит? И он все равно хочет дойти до конца? Я не могла говорить, но я хотела бы сказать ему, что не было никакого другого Джексона. Он не изменился. Он был постоянным. И я буду о нем помнить.