— Давай клей, — потребовал бывший домовой.
— У меня предложение, — подняла крыло Розалинда. — А что, если тапочки развесить на стенах, тогда они у вашего папы будут всегда на виду!
— Ну, Розалинда! Ты — тоже голова. Птица, а соображаешь, — поддержал Шур Шурыч ворону, и они стали все вместе приклеивать к стенам квартиры принесённые вороной тапочки.
Шур Шурыч приклеивал, а ворона и Вика говорили, выше или ниже. Наконец, когда все тапочки были развешены, Шур Шурыч отошёл в сторону, встал рядом с Викой и вороной, склонил голову набок и, любуясь, гордо сказал:
— Красота!
— Да, — согласилась ворона, — очень красиво. Крак в музее.
— Теперь твоему папе домашней обуви на сто лет хватит, — уверенно сказал Шур Шурыч.
— Теперь они у него всегда на месте будут, — поддержала бывшего домового Розалинда.
В это время часы громко пробили семь раз.
— Скоро мама и папа придут! — радостно воскликнула Вика. — Представляете: папа приходит после своего собрания уставший ищет тапочки, а они и тут, и тут — везде.
— Теперь ваши родители никогда ссориться не будут, — сказала Вике ворона.
— Конечно, чего им ссориться? Тапочки на месте, вокруг такая красота, как в музее, — согласился с вороной Шур Шурыч и незаметно толкнул её локтем.
— Вы зачем толкаетесь? — бросила на Шур Шурыча гневный взгляд ворона.
— Кто толкается?! Кто толкается?! Ишь, что выдумала! Ну ты Розалинда, и даёшь. Чего б это я вдруг… ни с того, ни с сего… начал толкаться? Я вообще толкаться не люблю. А если и толкаюсь то для этого причина должна быть уважительная, — громко сказал Шур Шурыч и дёрнул ворону за хвост.
— Крак вам не стыдно хулиганить? Солидный мужчина, называется! Хулиган!
— Ну кто хулиган?! Что ты, Розалинда, такое говоришь? Разве я хулиган? Просто я волнуюсь. У нас с тобой дел ещё непочатый край, и Викины родители должны с минуты на минуту вернуться. А ты говоришь — хулиган, толкаюсь, — сердито посмотрел на ворону Шур Шурыч.
— Какие ещё дела? — не поняла ворона.
— Какие, какие? Важные, — покрутил пальцем у виска бывший домовой и снова толкнул ворону в бок, а потом ещё и дёрнул больно за хвост.
Розалинда громко ойкнула, но наконец-то поняла, что обозначали все эти толчки и щипки. Дел, конечно, у них с Шур Шурычем срочных не было, просто Шур Шурыч не хотел встречаться с папой и мамой. И он, очевидно, был прав. Сейчас не стоило это делать.
— Да, да, — часто закивала Розалинда головой, потирая бок, — крак я могла забыть?! У нас в самом деле ещё столько дел…
— Причём важных и неотложных, — добавил Шур Шурыч, поспешно направляясь вместе с вороной к окну, так как во входной двери уже поворачивался ключ: кто-то из родителей возвращался домой.
— Мы придём завтра! — крикнул на прощание Шур Шурыч и перепрыгнул через подоконник на росший под окном раскидистый клён.
Спустившись по стволу на тротуар, Шур Шурыч отряхнулся и отправился на площадь Двух Мастеров. Туда, где находился его дом — невидимое дерево и где его уже ждала ворона Розалинда.
Глава третья. «Семейные песни»
В этот вечер Шур Шурыч улёгся спать раньше обычного и даже не пошёл шуршать — пугать ребятишек. Он забрался в гамак, закрытый со всех сторон лохматыми еловыми ветками, поворочался с боку на бок и вскоре крепко заснул.
Шур Шурыч во сне улыбался и, как ребёнок, причмокивал губами. Его баюкали тёплый ветер и прилетевшие к нему в эту ночь воспоминания. Ему снились далёкие времена, когда он был не тренером по храбрости, а домовым и приносил людям счастье.
Ворона в эту ночь тоже сладко спала. Ей снился большой деревянный дом, в котором они все когда-то жили: и братья, и Шур Шурыч; ей снился тёмный зимний вечер… братья сидят за длинным столом. Тут же за столом — ребятишки мал мала меньше. Все мастерят ёлочные игрушки. Скоро Новый год.
Она — Розалинда — тоже помогает: клювом протыкает в разноцветном картоне дырки, в которые детвора и Шур Шурыч продевают нитки. Время от времени Шур Шурыч залезает под стол и там шуршит: «шур-шур-шур-шур-шур!»
Проснулась ворона, когда солнце только-только выкатилось на голубое небо, разбрасывая вокруг тёплые лучи.
Розалинда открыла глаза, зевнула, затем, отряхнувшись, забралась на сухой сук и начала делать зарядку. Она поднимала, опускала крылья и одновременно громко пела:
Песня разбудила Шур Шурыча. Он вылез из гамака, уселся рядом с вороной и тоже стал поднимать и опускать руки. Но вскоре это ему надоело, и он сказал: