- А в петлю она запрыгнула? – сыронизировала я. – Не думаю, что девушка ненавидела свою жизнь настолько.
- Ты о чем? – неприязненно буркнул детектив.
- Где табуретка? Откуда она спрыгнула?
- Может, со стола? – предложил Витте, оглядевшись.
- Слишком далеко, - возразила я. – Веревка короткая, а она достаточно невысокого роста.
- Можно снимать, - сообщил судебный медик, милый с виду старичок, бывший профессор патологической анатомии. – Она умерла около двух часов назад. На теле никаких следов борьбы, но это не самоубийство. Рост и длина веревки не позволили бы ей спрыгнуть ни с одного из ближайших предметов мебели. Больше скажу после вскрытия.
- Квартира усыпана отпечатками, - отчитался криминалист, до этого методично посыпавший мебель окрашенным порошком. – Черт знает, кто и когда их оставил. Я сделал снимки, сравню их с картотекой.
- Хорошо. Спасибо. Йосиф, – Капитан кивнул топтавшемуся на пороге констеблю: - Позови Мартина снизу, и можете забирать покойницу.
- А там что? – кивнула в сторону одинокой, обшарпанной, как и всё в квартире, двери, когда мертвую постоялицу более чем скромного жилища вынесли на носилках.
- Уборная, ничего интересного.
- Почему решили, что убийство – наше? – уточнила я, разглядывая скудный интерьер.
- Около четырех утра многие из соседей почувствовали приступ удушья. Несколько человек потеряли сознание. К счастью, никто не умер.
- Так она – сильный эмпат?
- Не обязательно. Иногда страх усиливает природные способности. Если бы нашелся кто-нибудь достаточно смелый, чтобы заглянуть сюда, возможно, девушка была бы жива.
- Или у нас было бы два трупа, если убийца оставался здесь, пока она умирала.
Капитан бросил на меня очередной хмурый взгляд.
- Возможно.
- А это что?
На голых досках потемневшего от времени стола , между парочкой стаканов завалялся маленький высушенный цветок.
- Незабудка, что ли? – прошептала, разглядывая полупрозрачные голубоватые лепестки.
- Какая разница? Цветок и цветок, - коротко резюмировал Витте. Весь его вид говорил о недовольстве жизнью в целом и моим присутствием в частности.
- Может и никакой,- миролюбиво согласилась я.
-Ладно, - заключил капитан, - Пора заканчивать тут. Витте, расспросите жильцов этого и соседних домов. Возьмите в помощь одного из сержантов. Вивьен, вы можете идти. Езжайте на похороны, через четыре дня жду вас в управлении.
Я не стала спорить. После полутемного подъезда даже серый ноябрьский день казался светлым и радостным. Труповозка уже уехала, и у тротуара блестела черными глянцевыми боками только полицейская машина. Я прошла мимо и направилась к Гарденштрассе, решив прогуляться пешком.
К этому часу туман немного рассеялся. Сквозь рваный полог туч время от времени проскальзывали солнечные лучи. Через несколько переулков покосившиеся дома трущоб сменились новенькими оштукатуренными зданиями, отстроенными после войны. Руиг – старый лицемер – прятал неприглядное нутро за раскрашенными фасадами, нарядными витринами и яркими вывесками.
Вклинившись в гомонящий людской поток, я шагала вверх по улице, размышляя о предстоящей поездке и гоня прочь мысли о ночных кошмарах и утренних повешенных. Интересно, приедет ли Мари? Они с отцом почти не разговаривали несколько лет. Ещё в военные годы сестра загорелась небом. Тогда всем было плевать, кто управляет летающей машиной: лишь бы пилот был достаточно умелым, чтобы уклоняться от вражеских обстрелов и самому сбивать самолеты противников. После окончания войны мир внезапно вспомнил о роли женщины в обществе. И если у меня, обремененной даром, выбора не было, то на сестру отец возлагал большие надежды.
Мари должна была удачно выйти замуж за какого-нибудь политика, сопровождать мужа на официальных приемах, заниматься домом, благотворительностью и взращиванием нового поколения мерайской элиты. Свободолюбивая сестра не захотела мириться с подобной участью. Непоколебимое упрямство позволило ей остаться военным пилотом, но отношения с отцом были разрушены.
Впрочем, мое общение с родителем со времен переезда в Руиг тоже ограничивалось звонками по праздникам. Если бы не жизнерадостная Труди, то, наверное, не было бы и их. Деятельная мачеха, лишенная собственной семьи, прилагала все усилия, чтобы сохранить нашу. Она стала мне с Мари неплохой подругой, чему немало способствовала небольшая разница в возрасте – Гертруда была старше меня всего на семь лет.
Я ушла в раздумья настолько, что не заметила приближающегося автомобиля. Резко взвизгнув, он окатил меня грязью из глубокой лужи и затормозил. Из салона, гневно распахнув дверь, выскочил разъяренный водитель: