Дело закрутилось, как только за капитаном закрылась дверь. Я немедленно позвонила Труди и выспросила домашний номер Генриха, чтобы договориться о встрече. Мачеха была очень рада слышать мой голос и известию о скором приезде тоже несказанно обрадовалась. Гертруда постепенно привыкала жить без отца и кое-как налаживала собственную жизнь. Но отдаляться от семьи, которой стали для неё мы с Марией, она вовсе не собиралась. Условившись, что на два дня пребывания в Штайнбурге поселюсь у мачехи, я положила трубку. В старый особняк заглядывать не слишком хотелось. Безлюдный, брошенный на попечение смотрителя, он служил свидетельством постепенного угасания нашего рода.
Генрих Гите ответил на звонок со второго раза и, услышав, кто звонит, тут же согласился встретиться. Бывший протеже отца, а ныне – военный министр, выкроил в своем плотном графике целых два часа, чтобы поговорить с дочерью покойного патрона. Не тратя времени на долгие сборы, я поспешила на вокзал, чтобы успеть на сегодняшний ночной экспресс.
Мари и Том, ожидаемо, вызвались проводить. И если сестра с радостью наблюдала за охватившим меня возбуждением и жаждой действия, Бурк оставался хмурым и всю дорогу бросал в мою сторону недовольные взгляды.
- Зачем тебе это? – спросил он, стоя у дверей вагона. – Ты могла бы получить какую-нибудь более спокойную должность, чтобы я не переживал.
Я только покачала головой. Если друг до сих пор не понял, насколько важна для меня работа и раскрытие этого дела, пытаться что-либо объяснить просто-напросто бессмысленно.
- Поверь, Том, я не хочу заставлять тебя беспокоиться. Но и бросить это дело тоже не могу. Ты же видишь, Душитель не оставляет меня в покое.
- Потому мне и страшно, Ви, - признался Бурк. – Что если ты станешь его следующей жертвой? Я не могу тебя потерять. Давай уедем, - продолжал увещевать он. – Вернемся в Штайн. Ты сможешь жить в родовом особняке, а не ютиться в этой квартире. Я смогу руководить строительством завода оттуда.
- Перестань, - тон получился чересчур холодным и Бурк понуро отвел взгляд. – Если не я, будут другие. Я не хочу и не могу сбежать. Прости, Том. Этот вопрос уже решен. Давай не будем ссориться понапрасну.
- Хорошо, - со злостью в голосе ответил он. – Делай, как знаешь.
- Не злись. Лучше позаботься о Мари, пока меня не будет.
- Твоя сестра не нуждается в моей заботе.
- Я тоже. Не нуждаюсь, - отрезала я, целуя его и заскакивая в вагон.
И вот скорый поезд мчал меня по заснеженной пустоши к сияющему электрическими огнями Штайнбургу. За окном расстилалась бескрайняя равнина. Её гладкое полотно время от времени взрезали темные силуэты деревень, ажурные гребни посадок и острые иглы елей. Равнодушная к красоте мелькающих за стеклом пейзажей, я вглядывалась в собственное отражение и думала о предстоящей встрече. Что говорить? Какие слова подобрать, чтобы убедить ставленника отца в необходимости моего возвращения на работу? В итоге, так ничего и не придумав, я уснула, а проснулась уже в шумном и задымленном Штайне.
На перроне меня встретила сияющая улыбкой Труди. В черной траурной одежде она умудрялась выглядеть неприлично прекрасной. И мужчины, привлеченные этой откровенной, яркой красотой, оглядывались мачехе в след. В прочем, Гертруда успешно игнорировала заинтересованные взгляды, разглядывая меня и рассказывая последние новости из своей жизни.
Их было немного, этих новостей. И все они касались, в основном, обустройства квартиры, попыток научиться водить автомобиль и открытого ею фонда помощи вдовам военных.
- Ах, если бы Рихард знал, как мне его не хватает, - мгновенно погрустнев призналась мачеха. – Занимаюсь, чем угодно, лишь бы не думать о нем, не сорваться, не поехать в особняк, не закрыться в его кабинете и прорыдать там весь день. Я так рада, что ты приехала! Пускай всего на два дня.
Мне стало стыдно. Об отце я почти не думала: не потому что забыла, а потому что было, чем заглушить боль. В Руиге убивали женщин – и желание поймать убийцу успешно заглушало тоненький голос скорби. Мачеха же осталась один на один с обрушившимся горем. Будучи женой министра, она оставила любимую работу. А теперь не могла к ней вернуться, пока не истечет траур, чтобы не вызвать порицание общества.
- Переезжай в Руиг, - предложение вырвалось неожиданно. – Тебя здесь ничто не держит. А там мы с Мари, и там ты почувствуешь себя свободнее.
- Не могу, - грустно улыбнулась она. – Кто будет приходить к нему на могилу, если я уеду? Кто будет рассказывать ему, что с вами всё хорошо, что Генрих не бросил его проекты и продолжает работать над ними?
Боже! Раньше я не понимала, насколько мачеха любила отца, и как тяжело ей приходилось теперь.