Глядя на городского главу Руига, я не могла не понять покойную оперную диву. Возраст не испортил ни лица, ни фигуры господина Нойманна. В свои пятьдесят шесть он не обзавелся внушительным брюшком, не потерял горделивого разворота плеч, а его подбородок, пусть и немного утративший былую твердость, всё ещё позволял узнать в бургомистре сильного и властного мужчину. Он был красив той зрелой красотой, о которой молодые щеголи могут только мечтать. Прошагав мимо нас к большому кожаному креслу, господин Нойманн сел за стол, и только затем предложил сесть мне и капитану, указав на стоявшие перед столом стулья.
- Итак, - спокойным голосом заговорил бургомистр, - что настолько важное вы хотите узнать, что решили прибегнуть к угрозам и оболгать уважаемого человека? – Ничто в облике Нойманна не выдавало, что его эти угрозы хоть сколько-нибудь беспокоят. И всё же мы сидели перед ним, а не стояли в приемной.
- Оболгать? – весьма натурально удивился капитан. – Нам совершенно точно известно, что вы состояли в близких отношениях с покойной госпожой Руже.
- Вы ошибаетесь, - не меняя выражения лица, возразил Нойманн. – Я женатый человек, который любит супругу и детей. А с госпожой Руже знаком только через её творчество.
- У нас есть свидетель, утверждающий обратное и готовый дать показания под присягой в суде, - солгала я, зная, что Жозефина никогда не стала бы этого делать.
- В суде? В каком суде, госпожа Гейт? Даже если бы я был близко знаком с этой певичкой, что я отрицаю, это ещё не повод для каких-либо обвинений. Кстати, в чем именно вы пытаетесь меня обвинить? Уж не в её ли убийстве, а заодно и двух других бедняг?
- Именно в убийстве, - подтвердил капитан. – Скажите, вы знали, что госпожа Руже беременна от вас?
Бургомистр рассмеялся:
- Признаться, после вашего выпада с шантажом я ожидал большего от этой беседы. Но если вы и дальше собираетесь задавать эти абсурдные вопросы, основанные на домыслах, вам лучше уйти. И прежде чем возвращаться, запаситесь чем-то более существенным чем слухи. А теперь извините, у меня назначена встреча.
Нойманн встал, недвусмысленно намекая на окончание разговора. К сожалению, он был прав: мы решили ловить акулу, даже не подумав о крючке, на который смогли бы её подцепить. Слова Жозефины Гаррель – это всего лишь слова. И если поднять с их помощью шумиху в газетах мы могли, доказать причастность высокопоставленного любовника Руже к убийствам – нет.
- Зря мы понадеялись, что он признается хотя бы в своем романе с госпожой Руже, - озвучил мои собственные мысли капитан, когда мы вышли на улицу. – Я хотел раздобыть хоть какую-то информацию, с которой можно работать, – грустно улыбнулся он.
- Кажется, мы совсем отчаялись. Интересно, кто-то кроме Жозефины знал об их отношениях?
- Нужно продолжать опрашивать друзей и знакомых, искать свидетелей… Думаете, он может быть убийцей?
- Бургомистр? Думаю, что при необходимости он убил бы, не моргнув глазом. Но была ли у него такая необходимость?
- Вот и я сомневаюсь, - признался Вильный. – У вас есть идеи, что делать дальше? Или присоединимся к Витте и Шульцу в опросе соседей последней жертвы.
Я всё ещё сомневалась, что утренняя покойница – наша жертва, но придержала эту мысль при себе.
- Я бы хотела поговорить с отцом Вальбертом. Он знаком как минимум с Анной и Эвелиной и может многое о них знать.
- И ничего не расскажет, - возразил капитан. – Тайна исповеди крайне неудобная вещь, когда речь идет о расследовании преступлений. Но попытать удачу можно. Только давайте сначала пообедаем.
- Не думала, что вы так быстро проголодаетесь после завтрака, - улыбнулась я, садясь в машину, – но я не против пообедать.
21.03.
После быстрого обеда в небольшом кафе неподалеку от нашего нового места преступления, мы отправились в церковь св. Елены. Она находилась в одном из самых респектабельных районов Руига и являлась его достойным украшением. На своем месте церковь стояла в течение нескольких веков, пока во времена войны старинный храм не был разрушен до основания. Не многие надеялись на его быстрое восстановление, но церковь отстроили всего за три года, и новое здание ничуть не уступало по красоте и величию прежнему. Его фасад, украшенный двумя ярусами стрельчатых арок, глядящих на улицу цветными стеклами витражей, по бокам обнимали две башни, уходящие острыми шпилями высоко в небо. По воскресным и праздничным утрам их узкие утробы разражались торжественным звоном, созывающим верующих на службу. Сейчас колокола молчали, и башни, словно немые стражи, следили за покоем дома Божьего.