Впрочем, это была не просто страсть. В каком-то смысле наблюдение за природой, поиск подходящей атмосферы для него как для поэта являлись работой. Собственно говоря, выручки от сочинений ему едва хватало, чтобы прокормиться, но он довольствовался малым, а жил в небольшом домике из гранита у моря на северной стороне полуострова. Роста он был внушительного, с могучей фигурой, черной бородой по грудь — тоже внушительной, под стать владельцу. Ему было за пятьдесят, но силы не покидали его. Тот, кто видел Блейка впервые, мог бы скорее принять его за корсара, флибустьера или контрабандиста, нежели за поэта.
Жил он довольно уединенно, но тем не менее знакомых у него было много. Кельт по крови и в душе, он участвовал во всех кельтских собраниях и праздниках тех мест, а часто бывал на них и почетным гостем. Зато Блейк с трудом скрывал вражду ко всем, кого считал завоевателями и незваными гостями, то есть почти ко всем некоренным жителям. Часто это чувство окрашивалось юмором и насмешкой, потому что ему нравилось спорить, нравилось задирать пришельцев в своих любимых пабах. Но иногда — если действовал хмель или гость попадался обидчивый, не понимал его шуток, — от перебранки дело доходило до настоящей ругани, а то и до кулаков. Так как Блейк был человек сильный, драки почти никогда не заканчивались в пользу его оппонентов, и потом друзья рассуждали между собой: «Не думал я, что поэты такие… Я знал, что он мастер слова — а он и на кулаках мастер…»; «Александрийские стихи слагал и думает, что Македонским стал». На такие разговоры Гэйл не сердился. Он улыбался, и его светло-голубые глаза лукаво поблескивали.
В тот день он сидел, задумавшись, за кружкой пива в одном из своих любимых пристанищ — «Черном лебеде», почтенном пабе в Кэмелфорде. Вдруг появилась фигура — знакомая, но непривычная для этого места: профессор Джосая Халлахан, преподаватель истории в одном из бристольских учебных заведений, известный своими трудами по кельтской и средневековой истории. Он был немного старше Блейка и гораздо более хрупкого сложения. Если бы не длинная, почти совсем седая борода, его круглое лицо с румяными щечками было бы совершенно детским — к тому же и благожелательная улыбка почти никогда с него не сходила.
Блейк и Халлахан встречались на уже упомянутых кельтских празднествах и сразу друг другу понравились. Заказали по паре пива — и начались долгие разговоры.
— Послушайте, Джосая! — говорил Блейк своим громовым голосом. — Кто, как не вы, специалист по артуровскому вопросу? То, что вы недавно писали о Граале и Круглом столе, многих, правда, удивило, но потом все согласились. А мне особенно понравилась ваша последняя лекция. В ваших аргументах было нечто такое… магическое — оппоненты прямо онемели.
— А вы знаете, как они меня теперь называют? Чародей Мерлин! Представьте себе — я Мерлин, ни более, ни менее.
— А правда, что-то есть, честное слово! — развеселился Блейк. — Мне, признаться, тоже всегда казалось, что у вас имеется какое-то сходство с Мерлином. Это ведь довольно лестно — разве нет?
Джосая Халлахан ответил не сразу. Погрузившись в свои мысли, он поглаживал тщательно расчесанную бороду и вдруг спросил:
— Знаете, что привело меня сюда? Я снял комнату до пятницы…
Блейк развел руками, тогда историк задал другой вопрос:
— А Джерри Пирсона вы знаете?
— Пирсона? Да, знаю немного. Кто его не знает! Он живет в доме на островке недалеко отсюда.
— Что вы о нем думаете?
Гэйл Блейк помрачнел, секунду подумал и ответил:
— Да мы как-то мало знакомы…
— Если бы спросили меня, я бы ответил то же самое. А между тем я здесь как раз из-за него. Он пригласил меня провести у него уикенд. Признаться, я очень заинтригован.
— В честь какого-то необычайного события?
— Кажется, да. Но беда в том, что он не объяснил ничего конкретно — написал только, что будет чрезвычайно важная встреча. И все.
— И вы согласились.
Халлахан невесело улыбнулся:
— Гэйл, вы же знаете, что я от природы болезненно любопытен. Меня всегда страстно влекли различные загадки, да и сам Джерри Пирсон тоже… Мы редко виделись, но всякий раз мне казалось, что он на своем островке около Тинтагеля воображает себя королем Артуром!
Фрэнк Данбар сидел в уголке купе для курящих и смотрел на унылый сомерсетский пейзаж за окном, такой же грустный, как и он сам. Когда уезжаешь из дома, бывает, тянет подвести итог своей жизни, дать ей общую оценку. Его оценка, думал он, не блестящая, и это еще мягко сказано. Сорок лет, не женат, пьет больше, чем нужно, а профессия журналиста сделала его разочарованным человеком, лишившимся последних иллюзий. В какой момент он вступил на эту наклонную плоскость? Ответ Фрэнк находил без колебаний: в тот, когда повстречал эту женщину — Урсулу Браун. Она его буквально околдовала. По зеленеющим дюнам, бесконечной чередой расстилавшимся перед ним, скользил ее призрачный силуэт.