— Соня, — прошептал я неприятно-веселым тоном, — нам приготовили сюрприз, о котором ты еще не знаешь. Ты сейчас не оглядывайся, этот сюрприз тебе не понравится. Вот уж верно, не везет тебе с этим отвратительным типом, который приводит тебя в такой ужас! Сюда забрался Невидимый и, сдается, не собирается в ближайшее время удалиться.
Рука ее, гладившая фарфоровую лилию, вздрогнула. Соня словно онемела.
— Его так основательно подготавливали к свадьбе, — продолжал я с нарастающей злобой, — что он понял наконец суть события. Вечером пошумел немного, его выгнали. Остудили на свежем воздухе, чтоб отвлечь его мысли и чтоб он простил нам свое изгнание. Теперь он сумел лучше применить свою невидимость. Мы его вроде не видим, а он желает насладиться зрелищем, которое мы, однако, вряд ли ему доставим. Здесь пташка надежно поймана. Я запер его собственной рукой.
— Петя! — в отчаянии взмолилась Соня. — Ради бога, сделай что-нибудь, я теряю сознание… Честное слово! Я хочу овладеть собой, но мне ужасно плохо, я не вынесу этого, поверь!..
— Я вышвырнул бы его с огромным удовольствием, — ответил я. — Я даже не прочь поколотить его как следует, но что-то мне мешает. Он может рассвирепеть и учинить скандал, как в столовой. Достаточно небольшого шума — и все сбегутся сюда, Феликс со своей отвергнутой любовью, Тина, жаждущая сплетен, а главное, Донт со своими идиотскими шуточками. У меня нет ни малейшей охоты оказаться в смешном положении. Я так и слышу, как Донт рассказывает свой новейший анекдот: «Не успели они возлечь на супружеское ложе…»
Соня прервала меня, зажала уши. Я говорю такие ужасные вещи, что она думает, я хочу еще сильнее ранить ее. Лучше бы я придумал какой-нибудь разумный выход! Я понял, — надо умерить свое бешенство.
— Золотая моя, не обращай внимания на мои слова — в них повинны только злополучные обстоятельства. Я вовсе не хочу тебя мучить. Что же касается выхода, то, кажется, выбора у нас нет. Лучше всего взять да уйти отсюда.
— Уйти… — трагическим шепотом повторила она; ее охватила безграничная апатия, она была удручена до крайности.
— Конечно! — сказал я. — И чем скорее мы уйдем, тем лучше для тебя, Соня! Не нужно расстраиваться. Выйдем погулять в сад. Когда он поймет, что стоит тут зря и ничего не дождется — уйдет так же, как и пришел.
Соня согласилась, только ни за что не желала видеть помешанного. Она закрыла глаза и попросила провести ее мимо него. Это было ребячество, но мне пришлось исполнить ее просьбу. Я чувствовал, как она всем телом дрожит от отвращения.
О том, чтобы посидеть на скамейке, нечего было и думать — ночь была слишком холодна. И мы ходили, ходили до изнеможения. На освещенном втором этаже орал граммофон, кто-то неумело подпевал. До нас доносился звон бокалов — пили в нашу честь.
Я хотел поцеловать Соню. Не из страсти — просто для того, чтобы придать нашей прогулке любовный характер. Соня отвернулась. Всхлипывая, заявила, что навеки осквернено все, что должно было начаться сегодня.
— Ты не можешь себе представить, Петя, как я несчастна!
От нервного возбуждения у нее стучали зубы. Ее слезы капали мне на руку.
Я предложил пойти посмотреть, свободна ли наша комната. Соня испугалась. Она ни на минуту не желала оставаться одна. Так и ходили мы по дорожкам, все по тем же дорожкам, кругами, кругами, сам не знаю, сколько времени; разговаривать было скучно, разговор наш бесконечно кружился вокруг одного и того же, и в конце концов все это происшествие стало мне казаться незначительным, а горе Сони — преувеличенным.
Наконец я все-таки уговорил ее вернуться со мной в дом; она дрожала от ужаса и ожидания. Нас, правда, заметил Филип — заслонив ладонью глаза от света, он удивленно перегнулся через перила лестницы, но я сказал ему, что мы выходили прогуляться при луне, и попросил его никому об этом не говорить.
Невидимого в самом деле уже не было в нашей комнате. Я в бешенстве запер дверь и сказал с притворной веселостью:
— Вот мы и одни!
Но Соня еще не была в этом уверена. Она вела себя как капризная девочка. Волей-неволей пришлось мне отодвинуть ширму перед умывальником, заглянуть в шкаф и даже слазить под кровать. Мне было стыдно делать все это, но Соня топала ногой, плакала: