Дружной толпой потопали по моей несчастной шее. Там, где в меня выдыхают моё собственное, так странно звучащее сейчас имя.
— Красиво, — выносит вердикт темнота. У меня дёргает что-то в животе. Подбираю коленки и на всякий случай, скрещиваю руки на груди. Во избежание. А то кто их знает, хищников, когда там у них снова голод просыпается.
— Ну так что? Тебя как?
— Тебе ни к чему знать моё имя, — отвечает твёрдо чужак, пресекая дальнейшие расспросы.
Стараюсь не обижаться.
Но обидно до чёртиков.
— Значит, будешь у меня Барсиком.
Темнота смеётся.
— Договорились.
— И если будешь плохо себя вести, пойдёшь за дверь.
— А если хорошо? За ухом почешешь? Или…. м-м-м-м… пузико….
Правильно я самые уязвимые места закрывала. Правда, удалось не все.
Горячая ладонь ложится мне на живот, поглаживает.
Я бросаюсь вперёд так, что наверное, шлёпнулась бы с кровати, но меня тянут назад, в смеющуюся, мурлычащую, тёплую и уютную тьму.
Тьма прижимает к себе, обнимает обеими руками. Ногой ещё придавливает сверху для надёжности. И за ухо прикусывает самым бесцеремонным образом.
Сбежать не получится — осознаю это сквозь пелену накрывающей паники. Ну, или от чего там у меня сейчас сердце из груди выпрыгнет и пульс остановится. С каждой попыткой вырваться — объятие сильнее, зубы сжимаются, почти до боли. Урчание переходит в тихий утробный рык, от которого у меня всё тело сводит. Слышала я брачные рыки снежных барсов в горах. Такие, которые, когда гон у них. У кошек они нежными считаются, наверное — а вот со стороны послушать, угрожающие раскаты первого грома о скалы.
Боже. Как он там говорил? Инстинкт хищника. Значит, расслабиться и не трепыхаться…
Легко сказать.
Закрываю глаза. Пытаюсь дышать. Вот так, Ив, давай, дыши, дыши! Это надо, это чтоб не задохнуться, это чтоб сердце обратно запустить, а то оно, глупое, кажется забыло даже, где ему положено находиться, и бьётся жаркими толчками как будто во всём теле сразу.
Расслабиться ожидаемо не выходит, но я теперь неподвижна, как мышь в обмороке.
Вот такой покорностью Зверь, кажется, удовольствуется. Отпускает моё бедное ушко… чтобы зализать место укуса, урча.
И в таком вот положении мы и остаёмся.
И он засыпает, с каждым глубоким вдохом придавливая меня всё сильней своей тяжеленной ручищей, и коленом ещё в довершение.
В смысле, засыпает⁈
Что, вот прям так, на мне⁈
А мне теперь что, спрашивается, делать?
«Что-что… спать тоже!», — подсказал упрямый внутренний голос.
Глава 3
Ой, как же сладко я выспалась!
Давно так не высыпалась. И не залёживалась тоже, судя по ярким солнечным лучам, которые вовсю скачут зайцами по комнате и от которых тут же зажмуриваюсь обратно.
Потяа-а-агиваюсь, вкусно так, от души…
Чтобы затем вздрогнуть, когда мой откинутый назад локоть приземляется во что-то твёрдое, и совершенно в моей мягкой постельке неуместное.
— Ух-х-х… м-м-мать… — сдавленно стонет это самое, которое неуместное.
А я вспоминаю.
Подхватываюсь, как укушенная, и вместе с одеялом, которое тут же судорожно накутываю на себя поплотнее, оборачиваюсь посмотреть.
Сердечко пропускает удар, а потом срочно начинает навёрстывать. Причём навёрстывает, судя по всему, за несколько лет сразу, на протяжении которых ему не попадалось ничего столь же странного, как зрелище, которое предстаёт сейчас передо мной.
Потому что прямо посреди моей уютной постельки, сидит, развалившись, некто. И это некто смотрит на меня ненавидящим серебряным взглядом, при этом зажимая нос обеими ладонями.
Прячусь поглубже в своём коконе из одеяла, оставляю только глаза.
— Н-ну прости, — бормочу пристыженно. — Я того… не привыкла, чтоб тут ещё кто-то спал.
Гость отнимает ладони от покрасневшего носа и осторожно трогает кончиками пальцев, проверяя целостность. Рявкает на меня:
— Я, знаешь ли, тоже не привык, чтоб у меня бабы в постели долго залёживались! И теперь я вспомнил, почему предпочитаю спать один!
Ах, вот так, значит!
Суживаю в ярости глаза и прикидываю, какой бы из некоторых моих… скажем так, экспериментальных эликсиров притащить сейчас из лаборатории. Чтоб продолжить эксперименты, так сказать.
— Вот и шёл бы к этим, которые не залёживаются! А честных девушек оставил в покое!
Мы смотрим друг на друга испепеляюще пару минут. И вот чего он? Кровь даже не идёт. Не так уж сильно и приложила. Надо было посильнее. Видимо, что-то такое читается в моих глазах, потому что уголок рта сердитого чужака неожиданно дёргается в такой, совершенно контрастирующей общему выражению лица улыбке.