— Что за день! Самый несчастный в моей жизни! Мне кажется, будто сегодня под моими ногами разверзлась преисподняя, и эти немцы — самые главные среди чертей! И как ты только мог позволить себя сцапать?!
— То же я могу спросить и у тебя, — огрызнулся Абуль-моут.
— Они кинулись на меня с дамбы, трое на одного!
— А меня они схватили прямо в палатке — не понимаю, как им удалось незаметно прокрасться туда. Эти псы, часовые, должно быть, заснули. Теперь они мертвы, и поделом! Пусть Аллах заставит их вечно сидеть на крутящемся шаре, чтобы им никогда больше не суждено было вкусить сладости сна!
Бывшие вожаки каравана рассказали друг другу, что с ними произошло, а потом Абуль-моут яростно прошипел:
— Будь проклят день, когда я решил связаться с этим Отцом Четырех Глаз! Он ученый, а люди такого сорта обычно — сущие болваны во всем, что не касается их книжек. Я думал, что расправлюсь с ним в два счета, но клянусь Аллахом, все шло совсем по-другому! Если бы он тогда просто улизнул от меня, я навсегда оставил бы его в покое, — но он последовал за мной и полностью уничтожил и опозорил меня.
— Полностью?
— Да.
— Ты уверен?
— Конечно! Я погиб! У меня больше ничего не осталось.
— А как же деньги?
— Разве они у меня есть? Или я могу их достать? Да если бы и мог — что бы я стал с ними делать? Сейчас для меня единственный путь к спасению — это бесследно исчезнуть из этих краев, скрыться в таком глухом и отдаленном месте, где никто не знал бы меня и куда не смог бы добраться ни один из моих прежних соратников. Но ты и сам понимаешь, что теперь это совершенно невозможно.
— Ты действительно считаешь наше положение таким уж безнадежным?
— Да, во всяком случае, мое. Ты знаешь, что со мной собираются сделать?
— Что?
— Этот немецкий пес хочет отправить меня к Али-эфенди в Фашоду.
— К Отцу Пятисот? О, Аллах! Если он действительно выполнит свою угрозу, ты пропал!
— Вот именно. Меня просто запорют до смерти, как запороли моих хомров, которых Отец Четырех Глаз поймал и доставил туда.
— Может быть, он только пугает тебя?
— Нет, этот человек никогда не бросает слов на ветер.
— Но надежда у нас все-таки есть. Фашода очень далеко отсюда, может быть, по пути тебе представится возможность бежать?
— В это я не верю! Скорее всего, меня упрячут так глубоко в трюм корабля и будут охранять так тщательно, что я не смогу даже думать о побеге… Хотя… пожалуй, один шанс вновь получить свободу у меня все же есть.
— Какой же?
— Это может произойти не по дороге, а уже в Фашоде, после того как я буду передан в руки Отца Пятисот. Мидур любит справедливость, но еще больше он любит деньги. Ты меня понимаешь?
— Да. Ты хочешь предложить ему за себя выкуп. Но тогда тебе придется сообщить ему место, где ты хранишь свой клад!
— Ни за что! Тогда он нашел бы эти деньги и все же убил бы меня. Нет, мой доверенный заплатит ему только половину, а остальное я отдам ему только после того, как буду свободен.
— Но где ты возьмешь доверенного?
— Он у меня уже есть.
— Кто же это?
— Ты.
— Но у меня нет никаких денег, и сам я нахожусь в плену!
— О, я думаю, что тебя немного высекут и отпустят: ведь ты был всего лишь моим подчиненным, а стало быть, не отвечаешь за все мои разбои.
— Подумай об Охотнике на слонов! Чувства, которые он ко мне испытывает — это нечто большее, чем кровная месть.
— Сейчас он снова обрел своего сына и переполнен счастьем. Если ты как следует попросишь, он простит тебя. Кинься ему в ноги, поплачь, изобрази раскаяние, и тогда эти немецкие христиане наверняка раскиснут и вступятся за тебя.
— Ах, если бы они замолвили за меня слово, я, конечно же, был бы спасен! Ты даешь мне хороший совет!
— Они так и сделают, если ты сможешь убедить их в том, что полностью раскаиваешься. Скажи им, пожалуй, что ты хочешь стать христианином, и если они этому поверят — считай, что ты спасен. Потом ты пойдешь в селение и достанешь деньги.