Выбрать главу

Короче говоря, Ларрен наш выглядел интригующе, а публика, уже достаточно разогретая предыдущими лотами, замерла в предвкушении, ожидая, когда ведущий начнет расписывать товар и понемногу срывать с красотки одежду. Честно признаться, я тоже предвкушал, на какое-то мгновение позабыв, что передо мной не девица вовсе, а мой собственный кузен… который я даже не знаю что потом с меня потребует за все свои страдания.

Ларрен

Застываю на сцене. Чувства подступают, знаете ли, знакомые. Как перед казнью, только тогда я был сам собой, мог огрызаться и тем заглушать страх. Сейчас я этой роскоши лишен. Оглядываю зал, пытаясь найти своих. Не вижу, от этого начинаю волноваться, не сразу понимаю, что говорит аукционист.

— …девушка из далекой Арвалии…

Какой Арвалии? Я же из Эрраде?

— Благородная девица, пережившая незабываемые приключения, но сохранившая самое дорогое…

Да, приключения у меня были те еще. И что же у меня самое дорогое? Ага, я так и думал. Пресловутая девственность. По-моему, меня слегка пошатывает. Уж не знаю, что явилось причиной — башня из волос на голове или начинающие сдавать нервы.

— Начальная цена двенадцать руми!

Что? Двенадцать? Мы же говорили о семи с половиной? Ах, мошенники!

Вглядываюсь в толпу в зале, благо он достаточно хорошо освещен. Слышу:

— Двенадцать с половиной!

— Это несерьезно! — тут же отзывается аукционист, — посмотрите на этот цветок, на эту розу пустыни! Деточка, покажи свои ручки!

Это я деточка? Ах, да! И как я их должен показать? Вовремя вспоминаю, что рукава у платья широкие, и потому резко поднимаю руки вверх, обнажая их почти до плеч.

— Посмотрите, — тут же кричит аукционист, — какие они белые и нежные! Представьте себе, как будут смотреться на них браслеты!

Я неловко кружусь вокруг себя, ну, чтобы привлечь внимание. Меня когда-то учили, что движущиеся предметы с гораздо большей вероятностью будут замечены. Кошусь на аукциониста. Тот морщится, видимо, недовольный моей неуклюжестью. Ну что я могу сделать — меня не этому всю жизнь учили. Пока кружусь, выхватываю взглядом из толпы как бы отделенную от нее фигуру и тут же понимаю — султан, а значит, цель. Так, пора менять тактику. Я здесь зачем? Привлечь внимание султана. Вот будь я правителем, понравилась бы мне такая вот деревянная колода, какой я сейчас являюсь? Вряд ли. А быть купленным за бесценок каким-нибудь мелким купчиком не хочется.

Останавливаюсь, и, глядя прямо в глаза тому, кого я выбрал своей жертвой, медленно поднимаю подол платья. До середины икры. А потом резко опускаю. Учитывая то, что женщины в этой стране ходят все укутанные с ног до головы, то, что я сейчас сделал, должно выглядеть верхом неприличия. Изображаю на лице обольстительную улыбку. Это, правда, выходит не сразу, но вовремя понимаю, что левый угол рта у меня поднимается, а правый — нет. А это уже не знак обольщения, а скорее предупреждение о том, что я готов кому-нибудь врезать. Я — готов. Но не следует.

Не вовремя, но вспоминаю, что на лице у меня вуаль, а потому все мои попытки строить глазки и улыбаться пошли под хвост Коту. Обидно. А я так старался. Ну ладно, султан сам напросился.

Резким движением сдергиваю с лица тряпку, уже в процессе вспоминаю о том, что она крепилась к прическе, но увы… поздно пить водичку, пора помирать. От рывка вуаль слетает с физиономии, конечно, но вместе с ней я дергаю и за волосы, отчего башня на моей голове (судя по ощущениям) накреняется и начинает заваливаться. А меня так бесит эта тряпка, что попутное движение прически замечаю не сразу, а когда осознаю, что сделал — уже поздно. Вуаль отлетает в сторону, а на лицо мне падают спутанные, тяжелые, вымазанные маслом и потому неприятные на ощупь волосы. Откидываю их назад и торжествующим взглядом обвожу публику. А что? Вуаль я снял? Снял! Ногу показал? Показал! И кто осмелится сказать, что я — несексуальная барышня?

Но тут зал грохнул.

Лин

Я только и мог, что тихонечко похрюкивать, сдерживая смех. Представление Лар устроил то еще.

— Ему нравится, — шепнул, склонившись к моему уху, Шеоннель.

— Ларрену? — удивился я.

— Да, нет же! Султану нравится Лорелея, — объяснил Шеоннель.

— Тринадцать руми! — раздалось из зала.