Находиться в этом потустороннем Ярнаме оказалось очень тяжело: виды искажённых знакомых улиц и зданий вызывали приступы настоящей паники, точно такой же, как бывает, когда в кошмарном сне знакомые места или люди вдруг на глазах превращаются во что-то совсем иное, уродливое и пугающее, и самым страшным как раз и является то, что в этих порождённых подсознанием монстрах всё ещё можно узнать то, чем они были в реальности. Желание поскорее проснуться и убедиться, что это всего лишь дурной сон, становилось почти нестерпимым. Ферн остановился было, чтобы достать из подсумка пузырёк с успокоительным, но его отвлекло какое-то движение чуть впереди, на тропинке из каменных натёков, прилепившихся к стене здания. Охотник бесшумно шагнул в сторону, укрывшись за выступом. Через мгновение из-за угла дома показался… Охотник.
Ферн оцепенел. Да, он знал, что наверняка встретит здесь неприкаянные души старых Охотников, которые, по слухам, за свои прегрешения обречены вечно бродить в Кошмаре и бесконечно проживать раз за разом самые жуткие мгновения своих жизней. Но почему-то он оказался не готов к тому, что эти «призраки» будут выглядеть настолько реальными: он видел истрёпанную кожу обычного плаща Охотников старой мастерской и старомодную шляпу, подобную которой тоже можно было найти на складе обмундирования. Он видел запавшие глаза, горящие лихорадочным блеском поверх матерчатой повязки, прикрывающей нос и рот; он слышал хриплое дыхание и приближающиеся тяжёлые шаги.
Старый Охотник остановился и повёл головой, прислушиваясь или принюхиваясь, как зверь. Ферн затаил дыхание. Он помнил просьбу Джуры — по возможности освободить от Кошмара его бывших товарищей по мастерской, но пока ещё не был готов вступить в бой — слишком был ошеломлён увиденным.
Охотник Кошмара между тем, видимо, учуял чужака и с нечленораздельным криком бросился вперёд, с громким лязгом трансформируя оружие. Ферн выскочил из своего укрытия, на ходу соединяя меч с ножнами и превращая его в тяжёлый двуручный: сражаться обычным длинным клинком против старинного хитроумного и жестокого орудия Охоты — Убийцы чудовищ — он не рискнул бы.
Впрочем, схватка в любом случае не могла оказаться простой: старый Охотник бросался на пришельца с нечеловеческой силой и яростью, рычал и визжал как зверь, выкрикивал что-то нечленораздельное, ловко стрелял из какого-то старого огнестрельного оружия и с удивительной лёгкостью размахивал тяжёлой режущей цепью.
Зубья Убийцы чудовищ не раз и не два свирепо вгрызлись в тело Охотника сквозь плотный плащ, и Ферн уже не надеялся победить в этом бою, но всё же после очередной атаки противника из последних сил отскочил, потом прыгнул вперёд и ухитрился нанести сокрушительный удар, вложив в него вес своего тела. Охотник Кошмара хрипло закричал и рухнул на залитый кровью каменный уступ.
Ферн, едва держась на ногах, торопливо вколол себе шприц крови, а потом долго стоял на месте боя, согнувшись и опершись на меч, дожидаясь, когда стихнет боль в затягивающихся ранах, успокаивая дыхание и сердцебиение. Потом тщательно вытер клинок подолом плаща поверженного противника и двинулся дальше.
Охотников здесь обнаружилось великое множество — Ферн никогда не видел их столько в настоящем Ярнаме. Они угрюмо бродили между зданий и камней, явно стараясь не сталкиваться друг с другом, и с жуткими криками гонялись за заражёнными, которые здесь выглядели так же, как и в мире яви. Ферн сначала удивился: за что Охотники попали в Кошмар, ему вроде бы было понятно, а вот почему здесь же заперты и обычные обратившиеся горожане, которых можно назвать скорее жертвами, чем виновными? Потом он сообразил: скорее всего, эти чудовища — порождение памяти самих Охотников, неотъемлемая часть их бытия в мире яви, волей Амигдал материализованная и здесь, в Кошмаре. Но, воображаемые или нет, чудовища и заражённые люди бросались на Ферна точно так же, как и в настоящем Ярнаме, вынуждая защищаться ещё и от них.
На ступенях лестницы Главного собора обосновалась такая внушительная толпа заражённых, что Ферн решил пока отложить попытку проникнуть в здание до того времени, пока он хотя бы мало-мальски не сориентируется здесь. Он не сомневался, что смерть его здесь будет такой же «временной», как и в мире яви, и, погибнув, он придет в себя у лампы в Кошмарной версии часовни Идона. Но всё же нетерпение гнало его вперёд — он подозревал, что цель его находится дальше, глубже в хитросплетениях закоулков искажённого Ярнама.
С боем прорвавшись мимо целого кордона из безумных горожан через мост, на котором валялся высохший труп одного из Амигдал, Ферн через окно покосившегося здания пробрался на широкую «улицу» — что-то вроде ущелья между домами и нагромождениями камней. По дну ущелья текла — Ферн даже отшатнулся, поначалу не поверив глазам, — настоящая река крови. Под мостом, нависающим над этой рекой, сгрудилась стайка отвратительных существ, знакомых Охотнику по короткому и неприятному визиту в Покинутый Кейнхёрст — кровопийц, людей, превратившихся во что-то вроде гигантских блох с огромными, уродливо раздутыми брюшками. Кровопийцы толкались возле самых глубоких лужиц и ручейков крови, омерзительно чавкали и хлюпали, всасывая кровь. Ферн решил обойти их и бросился вверх по лестнице, ведущей на мост, но там его неожиданно встретил залп из мушкетона. Притаившийся за перевёрнутой каретой полуобратившийся горожанин будто бы дал сигнал своим товарищам, и на Ферна набросились ещё несколько таких же зверолюдей и двое Охотников, вооружённых странными изогнутыми мечами с длинными рукоятями. Один из них взмахнул оружием, трансформируя его, и вместо меча в его руке оказался топор, напоминающий привычную пилу-топор из мастерской, но без зазубрин на лезвии.
Ферн едва успел уклониться от выстрела, и не совсем удачно: пуля зацепила левую руку выше локтя. Пистолет сразу стал казаться очень тяжёлым, но Охотник на него и не рассчитывал: в бою с таким количеством врагов можно было полагаться только на размашистые удары двуручного меча и на короткие тактические отступления.
Однако всё это не слишком помогло: противников было много, и действовали они, так же, как и самый первый из встреченных здесь Охотников Кошмара, с нечеловеческими силой, ловкостью и злобой. Ферн, истекая кровью и уже почти ничего не видя — от боли в глазах потемнело, — едва не скатился по лестнице под мост, где его уже поджидали алчно хлюпающие хоботками кровососы… Но в последний момент теряющего сознание Охотника кто-то подхватил за шиворот и дёрнул вверх. Ворот плаща впился в горло, но Ферн этого уже почти не ощутил. Душная темнота сомкнулась над ним, поглотив жуткое заплесневелое светило Кошмара. Покой…
— Эй, Охотник!
Ферн широко распахнул глаза — и тут же зажмурился, закусил губу и глухо застонал. Тело разрывала хорошо знакомая боль — похоже, кто-то вколол ему кровь, и раны затягивались, а было их так много, что болевой шок грозил снова отправить Охотника в беспамятство. Но всё же сознание не покинуло его, боль отступила, и Ферн, тяжело дыша, наконец снова открыл глаза и посмотрел на своего спасителя.
Перед ним сидел бродяга. Во всяком случае, одежда на нём выглядела так, будто её нашли на помойке и после этого ещё долго носили, не утруждаясь стиркой и штопкой. Голова незнакомца под рваным матерчатым капюшоном была обмотана грязной тряпкой, скрывающей глаза. Ферн смутно припомнил, что где-то уже видел подобный головной убор.
— Очнулся, — довольно констатировал бродяга. — А это значит — ты не здешний. В смысле, не из Кошмара. На нас, местных, кровь не действует.
— А ты кто? — хрипло выговорил Ферн.
— Нет уж, — бродяга кривовато улыбнулся. — Это я тебя спас, так что я имею право первым задать вопросы и получить на них ответы. Ты кто? Что ты забыл в Кошмаре? Ты, наверное, просто не туда повернул? Ты вообще в своём уме?
— Меня зовут Корнелиус Ферн, — медленно и чётко проговорил Охотник. — Я в своём уме. Во всяком случае, я не потому здесь оказался, что спятил в мире яви.