— Конечно, я сделаю это для вас, — мягко сказала девушка. — Вы готовы?
— Я… Да, — Мария растерянно огляделась по сторонам. — Но как ты это сделаешь? Я не хочу с тобой сражаться. Медик Хора, — она поверх плеча Эмили глянула на Юри, — не справится со мной. А та юная Охотница, как я вижу, родня мне по крови… Она тоже пленница Кошмара, она не сможет освободить меня.
— Мастер Людвиг вас любил, — внезапно сказала Маргарет. — Вы это знали?
Мария перевела на неё взгляд,
— Конечно, знала, — невесело усмехнулась она. — А что, как ты думаешь, мне следовало с этим делать? Да, и с этим знанием, и с самим Людвигом. Мы, первые Охотники мастерской, никогда не были уверены, что доживём до следующего утра. К чему нам было обзаводиться привязанностями?
— Зато, возможно, и его, и ваш Кошмар был бы не таким жутким, — прошептала Маргарет и отвернулась. — А, возможно, и мой… — добавила она уже совсем неслышно.
Мария внимательно посмотрела на неё и ничего не сказала.
— Так что? — снова обратилась она к Эмили. — Ты и вправду сможешь… Сделать это для меня? Но как?
Эмили повесила трость на пояс и достала охотничий нож.
— Я тоже прошу прощения за то, что вынуждена причинить вам боль, — тихо сказала она, делая шаг ближе к креслу Марии. — Но… Я всё-таки немного врач, я знаю, куда и как… Чтобы было быстро и безболезненно. Доверьтесь мне, леди Мария. Скоро вы увидите рассвет.
— Что она творит… — прошептала потрясённая Юри, когда Эмили оказалась совсем близко к прекрасной стражнице Кошмара, склонилась над ней, положила левую руку той на плечо и крепко сжала. Правую руку с ножом видно не было, но локоть с силой двинулся вперёд. А через несколько мгновений Эмили, бледная, но совершенно спокойная, повернулась к спутницам, загородив спиной кресло и сидящую в нём Марию.
— Идёмте. — Она вытянула вперёд правую руку. На окровавленной ладони лежал странный предмет, похожий на циферблат часов.
Маргарет сорвалась с места и бросилась к креслу Марии. Остановившись в шаге, она резко вдохнула и застыла на месте.
Мария бессильно свесилась вбок, опершись на подлокотник. Из груди её торчала рукоять ножа. Кровь пропитала белоснежную рубашку и охотничий жилет, капала на рассохшиеся доски пола, собираясь в тёмную, почти чёрную лужицу у ног любимой ученицы Германа. Лицо Марии было таким умиротворённым, будто она задремала в своём любимом кресле в доме приёмного отца после долгой и трудной, но интересной работы…
— Эмили… — потрясённо прошептала Маргарет, поворачиваясь к напарнице. Та стояла неподвижно, всё так же вытянув руку с ключом-циферблатом. Глаза её, огромные и тёмные, смотрели куда-то сквозь Охотницу, сквозь стены, сквозь время — будто бы за пределы этого Кошмара, туда, где под первыми лучами утреннего солнца сейчас просыпалась леди Мария. — Эмили! Ты меня слышишь? С ней что-то не так? — встревоженно обратилась бывшая Охотница к подошедшей Юри.
— А ты как думаешь? — шёпотом отозвалась та, осторожно забирая с ладони Эмили ключ. — Пойдём-ка отсюда, моя дорогая. — Заботливо обняв девушку, Юри увела её от тела Марии и от лужи крови и усадила на полку сломанного стеллажа у стены. — Вот так. Сядь, отдышись. Вот, выпей этого. — Она достала из поясной сумки флакон с каким-то эликсиром. — Немного отдохнёшь — и пойдём дальше.
Эмили послушно выпила эликсир и уронила руку с зажатым флаконом, как неживую. Юри забрала склянку и уселась рядом с девушкой, обняв ту за плечи.
— Ничего, ничего… — бормотала она, слегка покачиваясь вместе с Эмили. — Всё хорошо, всё пройдёт. Ты умница, ты храбрая девочка, ты всё сделала правильно…
Веки Эмили тяжелели, и скоро она положила голову на плечо старшей напарницы и закрыла глаза. Юри прерывисто вздохнула и крепче обняла её.
— Тот, кто способен на такой акт милосердия, никогда не поддастся опьянению Кровью, — едва слышно шепнула она, глянув на Маргарет.
Дождь…
Здесь небо плачет вечным дождём — и по невинно убитым здесь, и по тем, кто пришёл сюда с оружием, ведомый искренней верой в правильность своего пути — и эта вера привела их на грань Кошмара, а потом за грань.
Рыбацкая деревня, которой больше нет в мире яви, готова раскрыть настойчивым пришельцам, странникам Кошмара, свои жуткие секреты, вот только исправить они уже ничего не смогут…
В груди скребло и жгло, будто Эмили вдохнула раскалённый воздух пожарища со взвесью сажи и пепла. Глаза казались отвратительно сухими и горячими. Сводило скулы, мутило, время от времени по телу пробегала дрожь.
«Добро пожаловать, ты только что создала свой собственный Кошмар».
Теперь Эмили до конца своих дней будет жить в нём — в мире, где она, глядя в глаза пусть и давно умершей, но всё же живой — здесь, в посмертии, — леди Марии, вонзила нож в её сердце. Убийство человека из милосердия — тоже убийство; убийство безоружного и не сопротивляющегося — отвратительное преступление; и на душе у девушки было намного тяжелее, чем если бы Мария защищалась и угрожала убить саму Эмили или её спутниц.
«У меня не было другого выхода, это нужно было сделать, так лучше для неё», — как молитву повторяла она про себя, шагая вслед за Юри по усыпанной обломками деревяшек и ракушек кромке берега. Песок под ногами скрипел-шуршал-шептал: «Ссссон, ссссон…» Накатывающие на пустынный берег волны вторили ему: «Сссныыы… Сссныыы…»
Кошмары. Вечные, как этот прибой, как этот песок, как само море и Космос, который — то же море, но над головой…
Под ногу подвернулась мокрая скользкая галька. Эмили пошатнулась, едва не подвернув ногу. Рядом мгновенно возникла Маргарет, цепко ухватила за локоть.
— Держись за меня, — шепнула она.
Эмили с благодарностью оперлась на руку нежданной напарницы. С горечью подумалось вдруг: живи они в мире яви в одно время, непременно стали бы подругами… А теперь остаётся только рассчитывать на то, что сама Эмили после смерти попадёт в кошмар, который будет иногда пересекаться с кошмаром Маргарет…
— Зови меня Ритой, — будто услышав мысли Эмили, негромко сказала Маргарет. — Для друзей… Так проще и короче.
— Хорошо. — Эмили чуть повернула голову и благодарно улыбнулась. От этих слов сразу стало как-то теплее…
…И тут же — следующим вдохом — она будто захлебнулась ледяным ветром с секущими горло кристаллами снежной крупы: «Рита… Она ведь тоже пленница Кошмара. Когда придёт время… Ты сможешь сделать то же самое для неё?»
21
Ферн сидел на полу в хижине рядом с телом Саймона и пытался заставить себя двигаться дальше. Он знал, куда ему следует идти; он знал, что ему осталось сделать в этом Кошмаре. Он не мог понять одного: почему он это делает? Как так вышло, что он смог убедить себя в том, будто погружается в Кошмар по своей воле и по своим причинам? Как он мог оказаться настолько наивным, чтобы хоть на мгновение поверить, что он сможет отыскать Эмили в мире снов?
«Кошмар бурлит и кружится без остановки!» — кричал, заливаясь смехом, один из добровольных пленников сна, Миколаш. Тогда Ферн не обратил внимания на его слова. А вот сейчас он вспомнил их, и смысл этой фразы открылся ему с безжалостной ясностью.
Кошмар нестабилен, он постоянно меняется, он — как река, в которую нельзя войти дважды. Полотно мира снов — не гладкий холст, а множество перевитых, перепутанных и как попало сшитых лоскутков. И если ты вошёл в один слой Кошмара, даже если кто-то ещё проник в него же прямо следом за тобой, — он попадёт уже совсем в другой Кошмар.
Окончательно убедиться в этом можно было только побывав здесь, но сейчас Ферн понимал: он всегда знал это. Знал с того самого момента, как осознал себя во сне, хозяйкой которого была Кукла, а добровольным пленником — Герман. И именно с тех пор для него не существовало мира яви: он будто бы постоянно жил внутри сновидений, засыпая то по одну, то по другую сторону барьера между реальностью и миром снов. И то, что Эмили слышала, как он разговаривал с Германом, тоже подтверждало догадку Охотника: просыпаясь в саду рядом с Куклой, он часто слышал от неё вопросы: «Как спалось, добрый Охотник? Те сны о девушке больше не беспокоят тебя?»