Прожила счастливая семья таким размеренным и умиротворяющим образом около восьми лет, и в конечном итоге, как это и бывает в большинстве подобных случаев, скатилось всё в обыкновенную серую рутину, хотя и с искренним взаимоуважением, но уже без ярких чувств и эмоций: дом-работа, работа-дом, – поди, вспомни теперь, о чём мечталось в юности, а к носу уж и очередной юбилей подкатывает…
Глава 4
Как уже упоминалось в самом начале сего рассказа, своё пятидесятилетие Николай Григорьевич отпраздновал в узком кругу самых близких ему людей. Сын Володя, который явился на праздник без своей жены, подарил отцу подарочный сертификат на кругленькую сумму в рыболовный магазин, а супруга порадовала почтенного юбиляра тёплыми цветастыми вещами: свитером и шарфом, что собственноручно связала из самой качественной шерсти, какую ей только удалось отыскать у местных торговцев. Посидела дружная компания за горячим, выпила чаю, отведала фруктового торта, и на следующий день жизнь снова возвратилась в своё обыденное и рутинное русло, однако решительно и кардинально поменялась в том же году, в один из дней поздней осени, когда Николай Григорьевич вернулся с очередной смены на хлебозаводе, поел сытного борща, поблагодарил супругу за угощение и… поднявшись из-за стола, явно почувствовал в ногах своих мгновенную слабость и невольно опустился на пол, словно его подкосила некая невидимая сила. После того как Надежда Александровна отволокла его к кровати и помогла улечься, она вызвала доктора, который, прибыв на место вызова и осмотрев занемогшего, с искренней горечью в голосе сообщил дурные вести о том, что отныне онемение ног у Николая Григорьевича может происходить кратковременно или возымеет длительный эффект. Добавил он также, что для более полной картины необходимо провести стационарное обследование, но тут же пояснил, что с сего момента ослабший никаким образом не сможет работать и за ним в будущем потребуются постоянный уход и всеобъемлющая помощь.
В самом скором времени Николай Григорьевич уволился с работы, предварительно взяв больничный, прошёл необходимые медицинские исследования и получил полагающуюся ему при его болезни группу инвалидности, дабы до пенсии по возрасту получать хоть какие-то деньги. Надежда Александровна тоже ушла с рынка и стала ухаживать за поражённым коварной болезнью супругом, хотя тот и не был прикован к кровати, но уверенно передвигаться без посторонней помощи уже не мог. Деньги от сдачи в аренду своего дома Надежда Александровна теперь уж тратила не на себя единолично, а на семью, стал чаще помогать и Володя. Вместе в горе и в радости – жизнь продолжалась, и можно было бы жить, однако всё чаще Николай Григорьевич стал накручивать себя мыслями о своей скорой кончине и чуть ли не ежечасно вспоминать наказ своей первой супруги о необходимости заботы об их сыночке – Володеньке.
В один из хмурых февральских дней следующего года, когда Надежда Александровна вынужденно уехала на целые сутки к своей троюродной сестре и мужчина остался один, вызвал он к себе невзрачного пожилого нотариуса и продиктовал ему своё обдуманное завещание, которое считал нужным составить незамедлительно и, как ему казалось, подлинно справедливо, а в тот день, когда вернулась супруга, оповестил её об информации, которую уместил на нотариально заверенном документе, состоявшем всего из одного листа бумаги, и пояснительно добавил:
– Ты обиды на меня не держи, Наденька, у тебя свой домишко имеется, вот я и завещаю всё своё имущество Володе. Мало ли что может случиться, кто знает, как его семейная жизнь обернётся… перессорятся не на шутку, и выставит его Елизавета… куда тогда денется, где обитать будет?
– Ты что это, Коленька, – немного помолчав, тихо произнесла женщина, сидя на краюшке кровати, на которой лежал Николай Александрович, – действительно думал, что я с тобой из-за дома твоего живу?
– Нет, но… – хотел было объясниться мужчина, – просто я…
– Старый ты болван, Николай Григорьевич! – не позволив ему продолжить, вставила Надежда Александровна и стала говорить громче и напористее. – Если бы ты хоть немного поинтересовался, то узнал бы у сведущих в этом деле людей, что после твоей кончины у меня никаких прав на этот дом и не было бы, так как достался он тебе ещё до нашего супружества! Всё и так отойдёт твоему сыну, но если уж на то пошло… – в этот миг женщина на несколько секунд задумалась, вытерла предательски выступившие слёзы и продолжила, – восемь лет… целых восемь долгих лет мы с тобой прожили, и я даже на одну самую тёмную комнатушку в этом доме не претендую…