— Ты хочешь принять ванну или сначала поесть?
Морис колеблется.
— Думаю, лучше поесть, — говорит он.
Он снимает свой жакет, который, как я только теперь вижу, ему слишком велик. Он явно здорово потерял в весе… Развязывает галстук, расстегивает воротник рубашки и закатывает рукава.
Я замечаю татуировку вокруг всего правого запястья. Вглядываюсь получше. Это непрерывная цепочка трех повторяющихся букв: Неянеянеянея. Морис наблюдает за мной и улыбается. Во второй раз сегодня он улыбается мне.
— Татуировка запрещена в Белл Шассе, — говорит он. — Но у нас был приговоренный к пожизненному заключению, который убил целиком всю семью… Парень из Грисонса, кажется, он бродяжничал несколько лет и возвратился в свой кантон, где узнал, что кузен надул его с наследством. Он подал жалобу на него в суд, но вынесение решения все оттягивалось, и не было видно этому конца, поэтому однажды ночью он направился в дом к кузену потребовать свою землю обратно. Разумеется, кузен не хотел ее отдавать. Тогда он вытащил военную винтовку — оружие, которое каждый швейцарец имеет право хранить дома, — и застрелил хозяина, его жену и старшего сына. Затем поджег постройки и, сделав свое дело, направился в жандармерию сдаваться… Он научился делать татуировку на острове Бали. Он мог выполнить любую татуировку — ландшафт, голых женщин, змей… Он провел двадцать пять лет в Белл Шассе, и его, возможно, выпустят в будущем году… С ним расплачивались сигаретами: в день у него должно было набираться три пачки. Тюремщики знают, что он выполняет татуировки. Я даже думаю, что у двоих или троих из них имеются его наколки. Во всяком случае, они закрывали на это глаза… Моя рана не заживала примерно три недели. Однажды надзиратель спросил, когда мне сделали татуировку. Я притворился, что это старая… Это легко можно было проверить по моему досье в полиции… Но я сказал ему, что Нея означает «начало» и что у меня она уже много лет…
Разговаривая, Морис не забывал есть. Он попробовал всего, но, как мне кажется, в целом съел немного. Он берет кусочек пальцами, накалывает вилкой ломтик мяса, выпивает лишь несколько глотков красного вина и съедает чуть-чуть овощного супа.
Для меня о том, чтобы съесть хотя бы крупицу, не может быть и речи. Я немного похлебала суп просто лишь для того, чтобы составить ему компанию, и могу только смотреть на него.
Когда он закончил, мы проходим в пристройку с ванной, и, пока он раздевается, я напускаю воду. Он сразу же несколько раз моет голову шампунем. Выйдя из воды, говорит мне:
— В тюрьме мне всегда казалось, что мои волосы грязные даже после душа — мы принимали душ один раз в неделю, — и у меня никогда не было времени вымыть их тщательно, так, как я любил.
Я смотрю, как он вытирается, и предлагаю ему джеллабу, набедренную повязку или льняное белье. Он отказывается от всего, запахивая на себе купальный халат. Возвращаемся в мою комнату. Морис ложится на кушетку, под головой у него три подушки. Я сажусь совсем близко от него, но не привлекая к этому нашего внимания, ведь мы тщательно избегаем касаться друг друга. То, что у нас внутри, между нами, настолько сильно, что мы должны взвешивать даже малейшее движение. Морис счастлив, он медленно поднимает свою правую руку в мою сторону, разжимает пальцы, затем очень осторожно проводит ими по моему телу. Это жест Римского Папы. Я чувствую, что меня приобщают к помазанию, как содержащуюся в неволе королеву. Должно быть, у Соломона был такой же жест по отношению к своей любимой Суламите из «Песни Песней». Я закрываю глаза. Когда вновь открываю их, у Мориса отброшены полы халата, и в правой руке он держит свой возбужденный пенис.
Я также стаскиваю джеллабу, надетую, когда он принимал ванну. Кладу руки на свои колени и раздвигаю бедра. Левой рукой разжимаю губы влагалища и опускаю средний палец правой руки на клитор. Я очень осторожна в синхронизации своих движений с движениями Мориса. Он часто описывал мне в письмах, как он мастурбировал. Я знаю, что для него существенное значение имеет замедленность, равно как и точность образов, вызываемых им — он называет их «эпизодами», — которые ведут его (это его фраза) к «глубочайшему оргазму». Существует, утверждает он, разновидность мгновенного оргазма. Он включает только эпидермис, но не воображение и взращивает кульминационный пункт, который освобождает органы так же, как кусок мяса умиротворяет дикого зверя.