Эйлин заворочалась, и они вместе, не сговариваясь, умолкли и с тревогой повернулись к ней, но сестрица крепко спала и не слышала ночных разговоров.
– И ещё, – угрюмо продолжил отец, – он сказал: «Береги её, Джерард из Нокдагли! Она – дочь Зачарованного Леса, ей не место среди смертных, но я дарю тебе ещё тринадцать лет, тринадцать лет по меркам людей. Эти годы твои. Но, когда минует этот срок, я вернусь. И заберу твою дочь!»
***
7 Сны на рассвете
Эйлин
– Эйлин! Эйлин…
Она услышала этот шёпот сквозь сон – тихий зов, такой знакомый и незнакомый одновременно. Эйлин распахнула глаза и села.
Ей почудилось, что такое уже случалось однажды…
Впрочем, Эйлин часто всякое чудилось.
Ей были привычны странные сны, которые переплетались с её воспоминаниями, и порой Лина терялась в этих грёзах, с трудом разбирая, что с ней происходило на самом деле, а что лишь привиделось в какую-то из ночей.
Но этот голос… Он напомнил про те самые шепотки из прошлого, с которых всё и началось. По крайней мере, Эйлин считала, что началось всё с того самого, незабытого за все эти годы, летнего полдня, когда её увели в Зачарованный Лес.
С тех пор как фейри украли её и приоткрыли крошке Эйлин дверь в настоящую сказку, сказка поселилась с ней по соседству и больше не желала её покидать.
А ведь она и свои приключения у сидов сначала приняла за сон.
Проснувшись тогда поутру в своей постели, Эйлин решила, что дома она и ночевала. А вся эта красота: древний лес, небесные цветочки, говорящие звери, дивные крылатые существа и красавица-мама – всё это ей просто приснилось.
Это было бы неудивительно, ведь Лина часто видела красивые, яркие сны. Но тот казался слишком уж реальным, невероятным, чудесным… Настолько, что в него очень хотелось поверить.
И всё-таки она решила, что это сон.
Тем более что отец и Мора ничего не спрашивали у неё, занимались привычными делами, будто ничего и не случилось. Лишь иногда бросали в её сторону чуть настороженные взгляды, но Эйлин не понимала причину. Если бы она и вправду пропала накануне, родные точно отругали бы её, а не поглядывали так странно.
Она хотела поделиться с ними, рассказать о своей ночной «прогулке», но отчего-то так и не решилась. А ещё Эйлин помнила, как тогда ей стало грустно, нестерпимо грустно оттого, что не было никакого волшебства, и мамочки тоже не было.
Наверное, отец тогда надеялся своим молчанием и притворством уберечь её от волнений и страха... Но ведь об исчезновении Эйлин, знала вся деревня. Такое не утаить.
Стоило ей появиться в то утро во дворе, как соседка, бабушка Шелта, испуганно ахнула и воскликнула: «Так Джерри тебя нашёл!», и Лина мигом всё поняла.
Тогда она очень разозлилась на отца и смертельно обиделась…
Нет, не из-за того, что вернул её домой, и даже не из-за сожжённых цветочков. Хотя те серебряные незабудки было очень жаль. Да и разве так можно – бросать в огонь чужие подарки!
Но Эйлин было очень горько по другой причине…
Отец пытался её обмануть. Безграничное доверие ребёнка к этому большому, суровому, но такому любимому мужчине в то утро пошло трещинами. И исправить это оказалось уже невозможно…
Конечно, Лина отца простила. Немного подулась и успокоилась. Но ядовитая горечь того разочарования так и засела в её душе занозой.
Однако время шло… И всё, что случилось тогда, с годами и вправду стало казаться сном. Таким же, как сотни других снов, невероятных, сказочных, порой пугающих, порой чудесных.
Эйлин иногда вскакивала среди ночи с криками, иногда просыпалась от собственного счастливого смеха. И то, и другое до ужаса пугало её родных. И порой Лине было так стыдно за то, что с ней столько хлопот.
Все эти странности маленькой Эйлин их семья хранила в секрете, но всё тайное самым непостижимым образом умудрялось просачиваться за стены дома. И на Лину частенько косились с подозрением и взрослые, и дети – ждали подвоха, словно она была из тех злобных собак, которые не рычат и не лают, но молча кусают, неожиданно подкрадываясь со спины.
Порой ребятня дразнила Эйлин в открытую. И среди разных обидных слов «ведьмина дочка» было, пожалуй, самым добрым. Мора заступалась, если слышала. Но тогда нередко доставалось и ей, и её покойной матери.
Однако к этим нападкам сёстры быстро привыкли. И почему-то, не сговариваясь между собой, никогда не жаловались на это отцу, словно оберегая Джерарда от того, о чём он не желал говорить и слышать. Ведь он же берёг их от всего остального…