— Найда, на место! — Евсей сердито ткнул перед собой туда, где перед этим лежала собака.
Найда послушалась. Села у ног хозяина, не сводя глаз с незнакомца.
Лесничий встал, закинул ружье за плечо, поправил ремень.
— Ну, бывайте здоровы. — И повернул прочь. Ноги его, обутые в поршни из мягкой кожи, ступали неслышно. За поясом сзади поблескивал топорик, которым он будет снимать бересту на туеса.
На другой день углежоги вскрывали ямы; стоя на самом верху кучи, они задыхались в дыму, в жаре и в угаре.
— Ах, мать твою!.. По моей прикидке, тут кубометра полтора будет, а то и меньше, — сокрушался Мишка. — Выходит, зря старались.
— Ничего. Зато в другой больше возьмем, — утешал его напарник.
По перепачканным сажей лицам ручейками струился пот, грязные рубахи липли к спине. Углежоги работали проворно, подбадривая друг дружку, как обычно трудятся люди на сдельщине. Заработок им начисляли в конторе по количеству кубометров готового угля.
Они почти не разговаривали, пока не выбрали весь уголь из ямы, разве что изредка перебрасывались словом. Достаточно было жеста, чтобы другой понял, что ему требовалось делать.
Когда весь уголь был выбран на край ямы, Мишка окинул взглядом всю кучу. Завидев дымящуюся головешку, он тотчас залил ее водой, чтобы на воздухе не занялась огнем.
Андраш спустился к роднику и принес два ведра воды; одно поставил возле кучи угля, другое отнес в избушку.
Мишка тоже прошел в дом; утер лицо, зачерпнул кружку воды и жадно выпил. Тотчас же на лбу у него выступили бисеринки пота. Протянув руку назад, он одернул прилипшую к спине рубаху.
— Уф, — вздохнул он. — С одной управились, принимайся за другую. И так всю жизнь до самой смерти, будь она трижды неладна! — Он выругался. — Вот я тебя спрашиваю: кто умнее — машина, лошадь или человек?
— Человек умнее машины, — сказал Андраш.
— Может, объяснишь почему?
— Потому что человек изобрел и сделал машину.
— А вот и неправда! Машина умнее человека, а человек умней лошади. Объяснить почему?
— Объясни.
— Машина ни на аршин не сдвинется, пока не задашь ей корма. Сперва изволь залить ей брюхо соляркой или бензином. Чуешь разницу? А человек — он и на голодное брюхо работать не откажется. Кляча же и того дурее: мало что нежрамши тянет, так еще и покоряется человеку, хотя он против нее слабак. И все сносит безропотно, что твоя великомученица.
— Что же, по-твоему, ей остается делать?
— Леший ее знает… Хотя иная лошадь себе на уме и знает, что делать. Я, к примеру, слыхал про одного хозяина, жестокий был человек, бил свою лошадь смертным боем. И вот однажды повел он ее к ручью на водопой. Лошадь сперва его сбросила, а потом копытами затоптала. Так и утонул в ручье, а воды там было по колено! Хочешь верь, хочешь нет, за что купил, за то и продаю. Но вот тебе доподлинная история, это у нас случилось каких-нибудь полгода назад… Рябчика нашего не видал? Племенной жеребец, потомков от него по всей округе встретишь… Ну так вот Рябчик этот прижал конюха к стенке стойла да так, что раздавил мужику все внутренности — печенку, кишки, как есть все нутро. Через две недели конюх и помер. Ужас до чего злой был мужик, что животному, что человеку норовил в глотку вцепиться. Прежде он, вишь, охранником был… Правда, мой старший сын тоже по этой части служит, но он людей не забижает. Ну да не об том речь… И что бы ты думал? Теперь этого дьявола — Рябчика нашего — сопливая девчонка обихаживает: кормит, поит, уму-разуму учит. И скачет на нем как угорелая. А он, окаянный, слушается эту соплячку не хуже, чем я свою старуху, или еще того пуще.
— Начал ты с того, что лошадь, мол, глупа, глупее некуда. А все твои истории другое доказывают: вовсе она не глупая.
— Рябчик, к примеру, далеко не дурак. А уж хитер до чего, мерзавец! Вздумай он затоптать конюха копытами, его враз бы пристрелили, хоть он и племенной жеребец. Но он того злодея копытом не тронул! Прижал его к стенке «ненароком», оплошал, дескать, с кем не бывает! Слыхивал ты про такое?.. А теперь стал как шелковый. Девчонку эту, что к нему приставлена, издалека по шагам узнает. А может, в щелку видит, как она к конюшне идет, — бог его знает. Но только ее почует, заржет, как молоденький жеребчик. И ведь девчонка, и делом не бабьим занимается. Потому как я считаю, баба должна цыплят кормить, а лошади пусть не касается, в особенности какая с норовом. Но теперь, вишь ты, новая мода пошла, да и жеребец под ее рукой ухоженный стал, гладкий, шерсть лоснится — что правда, то правда.
— Девчонка на конюшне работает или мужик — неважно; лошади без человека не обойтись.