После ужина я принял душ, натянул чистые спортивные штаны и завалился на диван. Я понимал, что нужно бы позвонить сестре, и Дэвид Дин тоже несколько раз пытался со мной связаться, но я просто не был готов разговаривать ни с кем из них. Они только заставили бы меня чувствовать себя ещё хуже.
Я отправил Сэди сообщение с извинениями за то, что уехал так быстро, и пообещал, что свяжусь с ней через пару дней. Дэвиду Дину написал ещё одно извинение за инцидент в «Джолли Памкинс» и сообщил, что решил вернуться в Калифорнию, так что школе больше не стоит беспокоиться о моём предложении стать тренером. Пожелал удачи команде в оставшейся части сезона и попросил передать ребятам, как сильно мне понравилось с ними работать.
Каждый раз, когда я думал о Чипе Карсвелле, меня подташнивало.
Не то чтобы я совсем не чувствовал гордости от того, что он мой биологический сын. Чувствовал. Это было неизбежно. Он отличный парень — умный, талантливый, сильный, воспитанный, популярный. Что ещё может хотеть отец от сына? Но я не был его отцом. Мне казалось неправильным даже думать об этом. Я лишил себя этого права в тот момент, когда отвернулся от него. От Эйприл. От всей этой ситуации. Я оправдывал это так же, как всегда оправдывал свои поступки в те годы: главное — моя карьера в бейсболе, и всё, что ей угрожает, нужно отрезать на корню.
Включая собственные чувства.
Это же не трусость, правда? Это была ответственность. По крайней мере, именно этому меня учили с детства.
Но что теперь?
Я потянулся за пультом и включил телевизор. Мне нужен был отвлекающий манёвр. Я сойду с ума, если снова начну всё прокручивать в голове. В конце концов, без меня им было лучше.
Неосознанно я нашёл в поиске Детский чемпионат по выпечке и посмотрел целый сезон запоем.
Я скучал по Эйприл так сильно, что это причиняло физическую боль.

Так я провёл восемь долгих дней.
Один. Несчастный. Подавленный.
Я игнорировал телефон и даже ни разу не проверил электронную почту. Я сказал Анне не приходить — не хотел ни видеть, ни слышать никого, ни отвечать на вопросы. Когда закончилась еда в морозилке, я заказал продукты с доставкой, готовил сам (ладно, в основном разогревал отвратительные замороженные ужины) и даже стирал свою одежду. Конечно же, я случайно покрасил белые вещи в розовый, не заметив, как в машинку затесалась новая красная футболка. И сразу вспомнил, как Эйприл тогда отчитывала меня за то, что я не разделяю вещи по цветам. Моей первой мыслью было сфотографировать эти розовые носки и майки, чтобы признать: «Ты была права», но, конечно, я этого не сделал.
Я не мог позвонить ей и сказать, что соус для спагетти из банки оказался просто отвратительным. Или что моя кровать слишком велика без неё рядом. Или что я услышал ту песню Стиви Уандера и — клянусь — начал танцевать в воздухе с воображаемой партнёршей, разворачивая её и притягивая обратно, точно так, как она меня учила.
В пятницу, ровно через неделю после того, как я оставил Эйприл, я уехал в свой домик в горах, но тишина и одиночество, которые раньше казались такими умиротворяющими, вдруг стали угнетающими. Я не мог вынести мысли о том, что останусь один в этом замкнутом пространстве. Голоса в моей голове спорили без остановки:
— Ты всё сделал правильно. Ей будет лучше без тебя.
— Ты идиот. Иди и верни её.
— Ты сломался. Перестань сомневаться в своих решениях.
— Ты трус. Если она не боится чужих слов, почему ты должен?
Я уехал уже на следующий день.
Вернувшись в Сан-Диего в субботу после обеда, я проплыл пятьдесят кругов в бассейне, и физическая нагрузка немного помогла. Я как раз вылезал из воды, когда услышал голос.
— Ну наконец-то! Я уж думала, ты сдох, идиот.
Я выпрямился, увидев на террасе сестру.
— Сэди?
Она бросилась ко мне, обхватила за шею, промокнув насквозь.
— Я так волновалась! Думала, с тобой что-то случилось.
Я обнял её в ответ, поражённый тем, как приятно снова почувствовать человеческое тепло после недели полного одиночества.
— Прости.
— Ещё бы! — Она отступила на шаг, сверкая глазами. — Теперь, когда я знаю, что ты жив, я просто в бешенстве!
— Послушай, я могу всё объяснить. Я...
— Как ты мог уехать, даже не попрощавшись?
Я нахмурился, проходя мимо неё, чтобы взять полотенце со стула.
— Мне нужно было уехать. Срочно.
— Почему?
Я вытерся и обернул полотенце вокруг бёдер.
— Это сложно.
— Повезло тебе, я никуда не тороплюсь.