— В городе пожар!
Заверещал телефон, а спустя минуту, раздирая воздух, тревожно загудела сирена. Выйдя из комнаты, все увидели в незатемненных окнах передней яркое зарево.
— Видимо, около станции горит,— высказал кто-то догадку.
Офицеры заспешили к выходу. Вечеринка оборвалась сама собой.
Вера вышла вместе с Вейсом и быстренько зашагала на свою улицу, домой. Торопилась, как могла. Поступок Любки глубоко поразил ее, встревожил. Над жизнью неизвестных, но таких близких и родных ей людей нависла страшная опасность. И всему виной глупое слово, не знающий удержу язык безрассудной, пустой девчонки. Вера все ускоряла шаг. Отблески зарева, трепетавшие на деревьях, ярко освещали крыши домов, Они и волновали и радовали девушку.
Пройдя мимо своего дома, Вера свернула в маленький тупичок-переулок, в конце которого стоял небольшой домик. Тихо открыла калитку, оглядела крылечко, на ступеньках которого лежало полено дров.
«А-а, все хорошо!» — подумала Вера и тихо постучала в оконце, а когда в хате отозвались, постучала еще раз, но на этот раз иначе, видно, так, как было условлено.
Скрипнула дверь. В ее черном проеме появилась фигура в железнодорожной спецовке — отблеск зарева мелькнул на металлических пуговицах.
— Что за дело в такое неурочное время? Почему сама, а не мать, как условлено?
— Я торопилась!
Она рассказала про вечеринку, про Любкины слова. Человек молчаливо выслушал ее.
— Ну хорошо. Иди домой и не волнуйся. Через две-три минуты она была уже дома.
3
Когда Вейс и Кох прибыли на станцию, там вовсю пылал огромный крытый пакгауз. Рядом горели бунты мешков с зерном на открытой платформе. Маневровый паровозик оттягивал от пакгауза вагоны, расчищая путь для пожарных машин, которые не могли подобраться к складу со стороны путей. Но сколько он ни пыхтел, сколько ни свистел, окутываясь облаками пара, ему никак не удавалось оттащить все вагоны от пакгауза.
Вейс и Кох прошли на товарный склад за пакгаузом — отсюда только и можно было добраться до пожарища. Здесь уже орудовал Клопиков, чинивший расправу над полицаями, охранявшими пакгауз. На пороге караульного помещения лежал с простреленным черепом начальник караула. Бугай, свирепо выпучив глаза, бил худого полицая.
— Ну говори, говори, мерзавец, кто напоил?
— Не знаю, ей-богу, не знаю!
После нового удара, поднявшись на ноги, еле бормотал, пьяный, осоловевший:
— Пили, все пили… За жито купляли.
Заметив Вейса и брошенный им взгляд на убитого полицая, Клопиков поспешил доложить:
— Пристрелил негодяя. Такой пост поручил, а он, собачья душа, подвел меня! Видите, что они здесь вытворяли,
И он, пропустив вперед Вейса и Коха, вошел вместе с ними в караульное помещение. В углу стояло несколько мешков ржи. На столике недопитые бутылки самогона. А на полу валялось человек пять полицаев, которых не мог добудиться даже Бугай.
— А часовые около пакгауза? — спросил Вейс. — Оба мертвые… Где стояли, там и нашли их… убитых… А эти тем временем еще пили. Вейс поморщился, сделал шаг назад. — Пристрелить…
4
Было далеко за полночь, когда тетка Ганна постучала в окно квартиры доктора. Он вышел вскоре на крыльцо и, узнав ее, с напускной строгостью спросил:
— Не опять ли явилась с сынами?: Она начала торопить его:
— Нет… нет… по другому я делу. Быстренько уходите отсюда, вместе с моими сыновьями! И лошади ждут вас, вот там, за амбаром. Быстрей, быстрей!
— Ты что, ошалела, тетка? Разве я брошу больницу, больных?
Однако, узнав причину неожиданного появления Ганны, он задумался на минуту:
— Это, пожалуй, правильно, они должны немедленно выехать. Но моя обязанность остаться здесь. Я должен лечить больных, я не могу бросить их…
— Есть лекари и без вас, найдутся на ваше место.
— Нет… нет… Я не могу так. Не имею права оставить больницу, не передав ее другому человеку.
Тетке Ганне надоели все эти отговорки.
— Коли на то пошло,— вышла из себя тетка Ганна,— так вот что я вам скажу: мне приказано силком вас забрать, если что такое. Как маленькие какие… Ему. говоришь, говоришь толком, а он о передаче нашел время думать. Вот явятся немцы, так будет вам передача!